Дилемма Джексона

— Да. Откуда вы знаете о Тернере?

— Его однажды выставляли. У ваших предков был отменный вкус. Разумеется, этим я не хочу сказать, что вам и вашему отцу его недостает.

— Это не важно.

— Полагаю, у вас есть новейшая система сигнализации от грабителей? Вы пишете роман?

— Нет. Почему я должен писать роман?

— Теперь все пишут романы. Кто-то говорил, что вы тоже. Догадываюсь, что у вас есть о чем написать.

— А вот я тоже знаю, что вы — художник.

— Да, художник. Как-нибудь, не откладывая в долгий ящик, я напишу ваш портрет.

— Как продвигаются дела с бассейном? — спросила между тем Бенета Милдред.

— О, работа что-то застопорилась, в сущности, я его пока только планирую.

— Там будут мраморные колонны? Девочки мечтают его наконец увидеть. Рада была узнать о приезде Анны. Жаль, что ее нет здесь сегодня.

— Она приедет завтра.

— Пора им возвращаться из Франции. Как жаль, что Льюэна нет больше с нами…

— Значит, вы собираетесь в Куртолдз?[11] — спросил у Розалинды Туан.

— Нет, во всяком случае, не сейчас. Я просто беру уроки…

— Но вы — художница!

— Я пыталась рисовать, но пока оставила это занятие.

— Вы, должно быть, рады за Мэриан.

— Да, но меня весьма беспокоит собственная персона.

— В связи с чем?

— В связи с завтрашним торжеством. Я никогда не была подружкой невесты и страшно боюсь упасть, уронить букет или разреветься.

Сильвия ушла домой. Парад ее великолепно приготовленных блюд подходил к концу. Сильвия никогда не забывала, что Милдред вегетарианка. Во всяком случае, первым на стол подали нечто вегетарианское: салат из всевозможной зелени с сырным суфле. После этого Милдред сосредоточилась на шпинате и пироге с черемшой, а остальные — на нежнейшей бараньей ножке. Пудинг, естественно, был летним, но особым. Гости с удовольствием поглощали кларет из запасов дядюшки Тима. Милдред не возражала, если они не нарушали границ разумного. Теперь разговор все чаще соскальзывал на политику. Оуэн, разумеется, солировал:

— Что нам необходимо, так это возвращение к марксизму, к раннему Марксу. Разумеется, марксизм родился, когда Маркс и Энгельс увидели в Манчестере умирающую от голода бедноту. Мы должны отказаться от нашей отвратительной, тупой, алчной буржуазной цивилизации. Капитализм должен уйти. Вы только посмотрите на наше безмозглое правительство…

— Что касается бедноты, я с тобой согласна, — перебила его Милдред, — и наши несчастные лидеры действительно находятся в затруднительном положении, но мы должны придерживаться своих моральных устоев, воспитывать и одухотворять политиков, но главное — мы обязаны, пока не поздно, выработать доступную версию христианства…

— Поздно. Ты, прилежная ученица дядюшки Тима, поклоняешься Лоренсу. Симона Вейль[12] тоже ему поклонялась, во всяком случае, бедняжка так и не узнала, что он был лжецом и мошенником.

— Ничего подобного! — воскликнула Милдред. — Он сам был обманут, он не знал, что не сможет помочь арабам.

— Неужели ты веришь хоть единому слову о том, что случилось в Дераа?

— Я верю, — вступил в спор Бенет.

Это был болезненный вопрос, вокруг которого у них часто возникали споры.

— Его обманула собственная иллюзия, он пережил свою славу и до конца жизни казнил себя, а потом покончил с собой…

— Он не покончил с собой, — перебил Оуэна Бенет. — Произошел несчастный случай.

— Разумеется, на свете существует такая вещь, как искупительное страдание, — сказала Милдред, — но…

— Никакого искупительного страдания нет, — возразил Оуэн, — только угрызения совести. Угрызения совести — вот что реально. Дядюшка Тим это прекрасно знал, а ваш, Бенет, приятель — философ Хайдеггер, если, конечно, он не антихрист…

— Он не мой приятель, — вскинулся Бенет. — И рискну заметить, что он был-таки антихристом.

— Но вы его обожаете, — продолжал подначивать Оуэн. — Вы погружаетесь в пучину греха!

Бенет улыбнулся.

— Думаю, наступило время возродить авторитет философии и теологии, — сказала Милдред, — и христианству не грех кое-что перенять у восточных религий, а они, в свою очередь, должны…

— В таком случае, — не дал ей договорить Оуэн, — останутся только две мировые религии: твое овосточенное христианство и ислам. Вы не согласны, Туан?

— И иудаизм, — кивнул Туан. — Я верю, что…

— Да, конечно, и иудаизм, — согласился Оуэн. — Гераклит был прав: в будущем нас ждет полное уничтожение; войны правят миром, война — неизбежная необходимость, она все ставит на свои места. Кафка тоже был прав: все мы — заключенные исправительной колонии, за фасадом нашей прогнившей буржуазной цивилизации скрывается мир невыразимой боли, ужаса и греха, и только он реален.

— Хорошо, что ты вспомнил о грехе, — пробормотала Милдред.

— Вы действительно в это верите? — спросил Оуэна Эдвард.

— Он верит в романтический героизм и обожает discuter les idées générates avec les femmes supérieures[13],— ответил за Оуэна Бенет.

— Все это не шутки! — встала на защиту Оуэна Милдред.