— Видели бы вы явку у меня на выборах. Там все сто! — хохотнул президент.
Один из министров что-то сказал, и вокруг стола президента угодливо захихикали.
— Говорит, на свидание с супермоделью приходит меньше, и это правильно. Умелый льстец, надо его повысить, — забавлялся президент.
Прозвучал сигнал таймера, все в комнате замолкли.
— Итак, мы запускаем трансляцию! — скомандовал Рамбан технарям.
На нескольких экранах справа показались картинки с камер наблюдения, установленных в домах азовстанцев. Несколько мужчин расположились в удобных позах с блаженными улыбками на лице, кто рядом с телевизором, кто — подложив под ухо мобильный телефон. А на экранах слева, до этого затемненных, появилась Каролина.
Это был калейдоскоп образов, которые транслировались на всю страну через спутники и использовались алгоритмом для создания персональной реальности. Они наплывали и смешивались: то возникала обаятельная улыбка, открытый для поцелуя рот, то грудь, то изгиб бедра, то руки. Все утопало в розовых и белых тонах и источало такой заряд нежности и эротизма, что даже технари оторвались от своих приборов и притихли.
Воцарилась тишина. На экране быстро сменяли друг друга интерьеры: пастушья хибара, чиновничий дворец, студенческая комнатушка, претенциозные апартаменты, общежитие для трактористов… Все новые и новые мужчины: с едва заметным пушком под носом и с окладистыми бородами, седовласые и черноволосые, пузатые и худощавые, голые и одетые, в золотых перстнях и с перепачканными овечьим дерьмом руками… Президент в своем кабинете подался вперед, наблюдая за своим народом, а народ, как мы могли видеть через камеры наблюдения, застыл, словно боясь спугнуть видение.
Я ожидала мастурбации или других плотских телодвижений, но ничего этого не было. Лишь лица грезящих мужчин разгладились, посветлели. Так спит ребенок, который смотрит счастливый сон. Пока все мужчины в комнате засматривались на образы прекрасной Каролины, я вгляделась в эти лица. Это было прекрасно… сравнимо лишь с лицами молящихся, которые я наблюдала на пасхальной мессе.
— Все! — голос Рамбана прозвучал среди полного безмолвия.
Только тут я заметила, что уже прошло двадцать три минуты. Все в комнате зашевелились, перешептываясь и переглядываясь. Смотрели на отца. А тот смотрел на азовстанцев.
Мужчины начали просыпаться. Один сел и уставился с улыбкой в стену, где висел календарь с портретом президента. Другой с радостным криком бросился в соседнюю комнату бог знает зачем. Сразу несколько из них посмотрели прямо в камеру, непонятно, смущенно или испуганно, как дети. Всего через несколько минут на улицах столицы началось движение. Мужчины сотнями выбегали из домов, сотни объединялись в тысячи, все они что-то выкрикивали. Рамбан запустил на экран видео с другого ракурса, откуда было видно, что толпы стекаются на площадь с золотой статуей президента посредине. Каждый из участников стихийной демонстрации пытался пробиться к памятнику, чтобы прикоснуться к постаменту. Некоторым даже удавалось взобраться по головам остальных и прильнуть губами к золоченым ногам.
Президент, наблюдавший за всем этим, всплеснул руками и засмеялся. Его начали поздравлять окружающие. Отец тоже выглядел довольным, ожидая, пока во дворце утихомирятся, чтобы заговорить.
Общую эйфорию прервал грохот, и все обернулись на один из экранов. Там творилось что-то странное. В ворота президентского дворца врезался старенький пикап, по которому полтора десятка возбужденно орущих мужчин пытались перебраться во двор. Пролетело несколько камней, один из которых сбил камеру наблюдения.
— Дворец осаждают! — выкрикнул кто-то в нашей комнате.
Президент тоже наконец-то обратил внимание на происходящее, резко отдал приказ. В кабинете воцарилась суета. А у ворот тут же стало серо и тесно от множества вооруженных короткими автоматами полицейских, которые свирепо расшвыривали бунтующих людей. Раздалось несколько выстрелов, взвилась дымовая шашка, и толпа бросилась убегать, оставив за собой несколько обездвиженных тел. Я вскрикнула от ужаса.
— Рамбан, — произнес отец сквозь зубы, и тот быстро переключил все камеры на улицы с ликующей чернью.
Отец, переглянувшись с тобой, вдруг улыбнулся. Неожиданно для меня улыбка показалась и на лице диктатора.
— Черт возьми, они требуют еще! Прямо сейчас! — прокричал президент в камеру.
— Теперь они полностью в ваших руках, — кивнул ему отец.
— Что ж, поздравляю вас, Гаади! Вы — волшебник.
— Ничего бы не было без нашего гениального Конструктора Реальностей. — Отец потрепал тебя по плечу, ты тоже улыбался.
Все улыбались. Вся чертова комната ликовала! Пока где-то на пыльной улице умирали люди.
Ты догнал меня в коридоре, схватил за руку. Я попыталась вырваться:
— Оставь меня!
— Прекрати истерику. Ты пьяна?
— Меня тошнит, Золтан. От тебя и от того, что ты делаешь! От вашей радости! Ты не видел, что там произошло?
— Несчастный случай…
— И «День в раю» — тоже несчастный случай? Все те старики и больные, которые покончили с собой из-за ваших манипуляций сознанием. Сколько еще людей должно погибнуть?
— Катрин!