– Правильно понимаете, – кивнул Мосин, – не только не арестован, но и даже не задержан. Идея изолировать вас от общества, да ещё и на таких унизительных условиях принадлежит исключительно вашей администрации, и полиция здесь совершенно не причём. Это я вам заявляю совершенно официально.
– Значит, мы все можем расходиться по домам? – С надеждой спросила Аллочка.
– Алла, вы прямо как ребёнок, – возмутился директор, – неужели вы не понимаете, кто-то охотится за нашими разработками. Вот-вот перехватит инициативу. Вам что не хочется быть впереди?
– Мне уже ничего не хочется, – всхлипнула Аллочка, – я домой хочу!
– Детский сад, младшая группа! Домой детка захотела, в тёплую постельку, – издевательски проскрипел Коршунов.
– Да, Алла, это возмутительно, – снова завёлся директор, – у нас есть реальная возможность претендовать на Нобелевскую премию, а вы малодушничаете. Из-за вашего предательства весь коллектив лишится премии.
– Да что нам та Нобелевская премия, – вскочил Иван Горелый, – да даже если вдруг и дадут эту премию, вы с профессором её в свой карман положите, ну, может, отжалеете с барского плеча какой-никакой шманделок Кузнецовой и Младову, а мы так и останемся не с чем. Имён-то наших никто не вспомнит. Так и пройдём единым списком, как «группа сотрудников».
– Вот именно! А у меня Никитка сегодня куксился. Я его в сад не пустила, маму просила посидеть, а завтра, может врача вызывать придётся, – крикнула Мария.
– А у меня тоже дети, а не котята, их как Абсциссу в переноску не запихнёшь, – подхватила Анна.
– А у меня отец болеет…
– А мне жена за эти посиделки в пансионате такое устроит…
– У меня внуки…
– Мне машину надо ремонтировать…
Директор дал нам всем прокричаться, а затем заговорил. Говорил он долго убедительно и красиво. Когда он на минуту останавливался, чтобы перевести дух, пафосную речь подхватывал секретчик. Нам вещали о престиже Российской науки, о национальной гордости россиян, о грязных инсинуациях наших идеологических врагов, об антироссийских санкциях и допинговых скандалах, о том, что именно наш соотечественник первым полетел в космос. И прочая, и прочая, и прочая.
Никто из нас и рта не мог раскрыть. Да и чтобы мы возразить?
Зинаида Владимировна, сидящая рядом со мной, вздохнула.
– Кажется, это тот самый случай, когда проще отдаться насильнику, чем возражать и сопротивляться.
Короче, через некоторое время мы принялись звонить по телефонам, пытаясь как-то организовать свои дела на время нашего заточения во имя Торжества Российской Науки, и договориться о необходимых передачах барахла. Мне пришлось ещё заказывать приданное для Абсциссы, так как наш домашний любимец – скотч терьер Пират кошек на дух не переносит, и бедной Абсцессе там не место, а бросить её в институте одну я не могла. Сын едва не матерился, разыскивая по городу дежурный зоомагазин.
В результате всей этой катавасии мы прибыли в пансионат уже под утро. Я ужасно устала, у меня дико болела голова, и на меня накатил острый приступ мизантропии.
В довершении ко всему, мы обнаружили, что пансионат, помимо штатного старичка-вахтёра, охраняется людьми в штатском с одинаково невыразительными лицами. Похоже, что Коршунов сумел привлечь для охраны нашего секрета профессиональных хранителей государственных тайн. Эти профессионалы с вежливыми, но не оставляющими возможности выбора, улыбками предложили нам сдать все гаджеты. А потом ещё и просканировали нас и всё наше барахлишко, включая кошачью переноску, и пакеты с кормом и наполнителем для кошачьего туалета, на предмет сокрытия электроники.
Это категорически не улучшило моего отношения к происходящему, поэтому мы с Абсциссой демонстративно прошествовали в самую дальнюю комнату по коридору и заперли за собой дверь.
Утром я проснулась поздно. Абсцисса лежала рядом со мной и постанывала во сне. Впрочем, с учётом всех её вчерашних неприятностей, выглядела она вполне удовлетворительно.
Я привела себя в порядок и спустилась в столовую на завтрак. Абсцисса последовала за мной. Она так настрадалась бедняга, что теперь цеплялась за единственного знакомого человека.
В столовой сидела только заплаканная Аллочка. Увидев меня, она, буркнув что-то невразумительное, что могло с одинаковой вероятностью быть дежурным приветствием или грубым ругательством, и поспешила прочь. Ну, всё понятно, обиделась на нас взрослых, пошедших на поводу у Попова и Коршунова и согласившихся на эту дурацкую ссылку, и, соответственно, обрекая на неё же и бедную маленькую Аллочку.
Но мне самой было так гнусно, что переживания бедной девочки меня не тронули.
В столовой появилась Зинаида Владимировна. Воровато оглядевшись, она подошла к моему столику и жарко прошептала:
– Иванчиков привёз с собой коньяк и безобразно напился.
– Жаль я не знала, попросила бы угостить, – мрачно отозвалась я.
– Елена Николаевна, вы же приличная женщина, – ужаснулась Зинаида Владимировна.
– Мы попали в ситуацию неприличную, что уж тут выпендриваться.
– А ведь и верно. Надо будет Генку раскулачить, если он ещё не всё выхлебал, – оживилась мудрая лаборантка.