Дилетантское прощание

Я бы не пережил ее ухода. Однажды я через это уже прошел. На второй раз меня бы вряд ли хватило.

Она была невысокая, пухленькая, с виду строгая. Широкое, мило округлое лицо, оливковая кожа; идеальная симметричность безмятежных темных глаз, внушавших тебе покой. Иссиня-черные волосы (два поколения назад ее родичи перебрались сюда из Мексики), небрежно остриженные в каре. Но, по-моему, окружающие не замечали, насколько она хороша, ибо она прятала свою красоту. Нет, не так: она настолько ее не осознавала, что даже не прятала. Носила большие очки в круглой оправе, в которых напоминала сову. Так одевалась, что выглядела кургузой: широкие прямые брюки, мужские рубашки, растоптанные туфли на каучуковой подошве – излюбленная обувь официанток. Только я подмечал прелестные складочки на ее запястьях и горле, словно перехваченных шелковой нитью. Один я ведал об ее милых пухлых ступнях с ногтями, точно морские ракушки.

Сестра говорила, что Дороти для меня стара, но я сам виноват – сдуру назвал ее истинный возраст. Жена была на восемь лет старше (умерла она в сорок три), но благодаря прекрасной латинской коже выглядела моложе меня. И потом, пышность ее скрадывала все морщинки. Дороти в жизни не дашь ее лет.

Еще сестра говорила, что жена для меня мелковата, и тут не поспоришь – в объятии мы соприкасались не теми местами, какими положено. Во мне шесть футов четыре дюйма. Дороти недотягивала до пяти футов с дюймом. Когда вы вдвоем идете по улице, говорила Нандина, такое впечатление, будто отец ведет дочку в школу.

И вообще, она чересчур работящая, добавляла сестра. Ха! Это что-то новенькое. Дороти была врачом. Я – редактор в семейном издательстве. Не такой уж мезальянс, верно? Нандина имела в виду, что жена моя слишком уж зациклена на работе. Прям поглощена ею. Утром она уходила рано, задерживалась допоздна, вечером не встречала меня с тапочками в руках, даже не умела сварить яйцо. Меня это устраивало.

А вот Нандину, видимо, нет.

Возможно, путь этот долог, и потому Дороти вернулась так не скоро.

А может, сперва она попыталась обойтись без меня, как пытался и я «пережить утрату», «найти утешение», «жить дальше», – до чего же нелепы все эти выражения, которые люди используют, понуждая тебя стерпеть невыносимое. Но потом она поняла, что мы истосковались друг по другу просто до невозможности.

Не выдержала и вернулась.

Так мне хотелось думать.

Я выставил сестру каким-то тираном, но это неправда. Она желала мне добра, потому и была столь придирчивой, вот и все. Нандина видела во мне только хорошее. Когда я вымахал этаким верзилой и соседский мальчишка обозвал меня Франкенштейном, она сказала, что я похож на Авраама Линкольна. (Я притворился, будто этим воодушевлен, хотя вовсе не мечтал о подобном сходстве.) Когда я весь извелся, не зная, как пригласить Тиффи Прево на школьный вечер, Нандина два часа со мной репетировала, причем изображала Тиффи так убедительно, что я вконец окосноязычел.

– М-м… м-мы… м-мы… – заикался я.

– Начни с гласной, – посоветовала Нандина, на секунду выйдя из образа.

– А можно… пригласить тебя… на вечер? – выговорил я.

– Конечно! Я ужасно рада! – с наигранным восторгом ответила сестра. – А ты умеешь танцевать?

– Умею.

– Я просто обожаю танцы. В смысле, быстрые. Хочу оторваться!

– С быстрым танцем я знаком.

Я не врал. Нандина меня обучила. Хотя ее собственное отрочество удачным не назовешь (даже без каблуков росту в ней было почти шесть футов, и до самого выпускного класса ее ни разу не пригласили на школьный вечер), сестра натаскала меня на сносные танцевальные па. Она показала, как закусить нижнюю губу, словно я захвачен ритмом «Врубай на всю катушку», и подсказала, как держать правую увечную руку, чтобы та напоминала победно реющий стяг, а не перебитое крыло. Мне повезло, что в обнимку уже никто не танцевал. Не было нужды вести партнершу и все такое.

Тебе, сказала сестра, надо избегать слов на «м» и «п». А то ты как нарочно громоздишь целую кучу всех этих «можно» и «пожалуйста».

– М-может, это случайно, – ответил я. (Почти без запинки, поскольку Нандина уже вышла из роли моей пассии.)

– Видишь, о чем я? А ведь мог начать со слова «наверное».

Кстати, Тиффи отвергла мое приглашение. Мол, она уже приглашена. Но все равно – Нандина-то искренне пыталась мне помочь.

Выше слово «изъяны» я употребил опрометчиво. Вернее сказать «отличия». Ей-богу, я вовсе не ущербный.

Пусть я отличаюсь от всех прочих, но это не означает, что я неудачник. Я так считаю. Или же вот как: я обделен удачей, но не счастьем. Так, пожалуй, ближе к истине.

Иногда я думаю, что мне повезло меньше других, но я гораздо счастливее.

Хотя, может, я себя обманываю, поскольку, наверное, всякий считает, что наделен особым правом на счастье.