Читаем Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море полностью

На следующий день время снова начало свой отсчет с нуля, вновь рожденное в себе и устремившееся к цифре «семь». Поскольку пустой день ушел в прошлое, в санатории наступило некоторое оживление, тем более что утром, встав с постели, все занялись распаковкой второго подарка от доктора, обнаруженного, как и было сказано, перед их дверями и очень нужного для них, особенно таких, как Анастасия, которая приехала сюда летом и не собиралась засиживаться слишком долго — в ее шкафу, например, на случай непогоды был всего один свитер, одни брюки и легкая куртка, в которой она попыталась в то уже далекое утро спрятаться от дождя и уйти из этого места, показавшегося ей тогда совершенно неуютным и уже ненужным. Конечно, были и такие, как Ханна, в гардеробе которой висела меховая шубка с капюшоном, отороченном мехом лисицы, и другие зимние вещи и аксессуары, даже теплые рукавицы и высокие сапоги на случай снега, ведь она собиралась остаться здесь навсегда и, разумеется, предусмотрела все сезоны, но таких, как она, с заявлениями о желании остаться здесь «навсегда», было не больше двух-трех человек, а может, и вовсе не было. По слухам, доходившим до нее из разных источников, Анастасия знала, хотя и не особенно, по крайней мере, еще одного, но его решение все же казалось ей понятным — это был господин, который всегда смотрел вниз и чей взгляд никто и никогда не мог поймать, кто из-за собственного невнимания поранил себе ногу и чью куриную ножку она возжелала тогда, в далекий пятничный вечер, когда санаторий неожиданно стал похож на кабаре или кафе-шантан, а доктор их покинул. Однако решение Ханны она все еще не могла понять и относилась к нему с недоверием, не оспаривая его, разумеется, потому что расстояние от этого решения до разрешения доктора, она уже знала это, было очень большим. Подарок, полученный в это туманное утро, и в самом деле порадовал всех, на их лица словно лучик света упал, и листки в этот вечер оказались полны слов, притом благодарственных — по крайней мере, что касалось одежды, так как про груши все, кроме Ханны, уже забыли. Слова спасибо, доктор были самым малым и самым простым, что написал каждый, потому что в пакетах была длинная юбка в пол для женщин и брюки для мужчин, всё это в комплекте с пиджаками и жакетами, отлично сшитое из великолепной мягкой шерсти, очевидно верблюжьей, судя по ее теплой нежности при касании, цвета песка пустыни, чтобы не пачкалось сильно и отталкивало от себя серую пыль, и надев на себя еще и со вкусом подобранный джемпер, Анастасия ахнула — костюм идеально облегал ее тело, словно вторая кожа, и ей показалось даже, что материя каким-то образом усмиряет сырость, делает ее нестрашной, согревает все ее косточки именно так, как ей бы хотелось, словно легкое дуновенье какого-то воображаемого юга, Аравии, подумалось ей неизвестно почему, а на лацкане жакета заметила миниатюрную монограмму со своим именем. Когда подошло время пить кофе, она нетерпеливо постучала в стенку к Ханне — так ей хотелось поскорее поделиться с ней своей радостью, и Ханна тут же пришла, оживленная и одетая точно так же, как и она, что неизбежно вызвало у них смех,

— ну надо же, мы совершенно одинаковые,

— почти сестры,

— совсем как сестры,

— и мы все будем одинаковые,

— ты так думаешь?

они еще не видели других…

— да, разумеется, я лучше знаю доктора, это вполне в его стиле,

— но откуда ему известны наши размеры, юбка на мне сидит как влитая,

— ну, это-то несложно, а вот жакет…

— может быть, он нас обмерил, пока мы спали, во сне случается и не такое…

После этого диалога они смело вышли на террасу, дождик моросил едва-едва, а сырость их уже совсем не пугала,

— взгляни туда,

Ханна протянула руку к морю…

оно было желтовато-зеленым, будто его накрыли мягкой шерстяной тканью, и казалось затаившимся.


Так началась вторая неделя, и уже ничто не могло испортить приподнятого настроения, сменившего всеобщее уныние, в котором пребывали отдыхающие санатория все эти дни после исчезновения доктора и из-за нескончаемого дождя, не предвещавшего ничего хорошего. Всё здание и в этот день и позже гудело, с легкими затиханиями, как улей, фотографы повытаскивали свои фотоаппараты, настраивая бленды под особый свет, процеживающийся из-под облаков, и каждый из обитателей санатория был запечатлен в своей новой одежде: тридцать три снимка людей в пастельно-желтых костюмах, юбках или брюках — в зависимости от пола, каждый по самой точной мерке, и никто не отказался от своего фото, даже Ханна, которая терпеть не могла сниматься. Она встала перед объективом с легкой улыбкой, и Анастасия попросила фотографа сделать и для нее один снимок, разумеется, с разрешения модели, она, по ее словам, хотела бы получить это фото на память, ведь Ханна надеется остаться здесь навсегда, а она при первой возможности постарается отсюда выбраться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новый болгарский роман

Олени
Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне <…> знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой. «"Такова жизнь, парень. Будь сильным!"», — отвечает ему старик Йордан. Легко сказать, но как?.. У безымянного героя романа «Олени», с такой ошеломительной обостренностью ощущающего хрупкость красоты и красоту хрупкости, — не получилось.

Светлозар Игов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза