На следующий день время снова начало свой отсчет с нуля, вновь рожденное в себе и устремившееся к цифре «семь». Поскольку пустой день ушел в прошлое, в санатории наступило некоторое оживление, тем более что утром, встав с постели, все занялись распаковкой второго подарка от доктора, обнаруженного, как и было сказано, перед их дверями и очень нужного для них, особенно таких, как Анастасия, которая приехала сюда летом и не собиралась засиживаться слишком долго — в ее шкафу, например, на случай непогоды был всего один свитер, одни брюки и легкая куртка, в которой она попыталась в то уже далекое утро спрятаться от дождя и уйти из этого места, показавшегося ей тогда совершенно неуютным и уже ненужным. Конечно, были и такие, как Ханна, в гардеробе которой висела меховая шубка с капюшоном, отороченном мехом лисицы, и другие зимние вещи и аксессуары, даже теплые рукавицы и высокие сапоги на случай снега, ведь она собиралась остаться здесь навсегда и, разумеется, предусмотрела все сезоны, но таких, как она, с заявлениями о желании остаться здесь «навсегда», было не больше двух-трех человек, а может, и вовсе не было. По слухам, доходившим до нее из разных источников, Анастасия знала, хотя и не особенно, по крайней мере, еще одного, но его решение все же казалось ей понятным — это был господин, который всегда смотрел вниз и чей взгляд никто и никогда не мог поймать, кто из-за собственного невнимания поранил себе ногу и чью куриную ножку она возжелала тогда, в далекий пятничный вечер, когда санаторий неожиданно стал похож на кабаре или кафе-шантан, а доктор их покинул. Однако решение Ханны она все еще не могла понять и относилась к нему с недоверием, не оспаривая его, разумеется, потому что расстояние от этого решения до разрешения доктора, она уже знала это, было очень большим. Подарок, полученный в это туманное утро, и в самом деле порадовал всех, на их лица словно лучик света упал, и листки в этот вечер оказались полны слов, притом благодарственных — по крайней мере, что касалось одежды, так как про груши все, кроме Ханны, уже забыли. Слова
— ну надо же, мы совершенно одинаковые,
— почти сестры,
— совсем как сестры,
— и мы все будем одинаковые,
— ты так думаешь?
они еще не видели других…
— да, разумеется, я лучше знаю доктора, это вполне в его стиле,
— но откуда ему известны наши размеры, юбка на мне сидит как влитая,
— ну, это-то несложно, а вот жакет…
— может быть, он нас обмерил, пока мы спали, во сне случается и не такое…
После этого диалога они смело вышли на террасу, дождик моросил едва-едва, а сырость их уже совсем не пугала,
— взгляни туда,
Ханна протянула руку к морю…
оно было желтовато-зеленым, будто его накрыли мягкой шерстяной тканью, и казалось затаившимся.
Так началась вторая неделя, и уже ничто не могло испортить приподнятого настроения, сменившего всеобщее уныние, в котором пребывали отдыхающие санатория все эти дни после исчезновения доктора и из-за нескончаемого дождя, не предвещавшего ничего хорошего. Всё здание и в этот день и позже гудело, с легкими затиханиями, как улей, фотографы повытаскивали свои фотоаппараты, настраивая бленды под особый свет, процеживающийся из-под облаков, и каждый из обитателей санатория был запечатлен в своей новой одежде: тридцать три снимка людей в пастельно-желтых костюмах, юбках или брюках — в зависимости от пола, каждый по самой точной мерке, и никто не отказался от своего фото, даже Ханна, которая терпеть не могла сниматься. Она встала перед объективом с легкой улыбкой, и Анастасия попросила фотографа сделать и для нее один снимок, разумеется, с разрешения модели, она, по ее словам, хотела бы получить это фото на память, ведь Ханна надеется остаться здесь навсегда, а она при первой возможности постарается отсюда выбраться.