… напротив, как раз для нее, к тому же никто там и не стремится рассказывать свои истории, вовсе нет, как она могла подумать такое? это было бы неимоверно скучно, да и нет никаких
— я тоже не желаю знать никаких историй, мадам, хотя некоторые пытаются мне их навязать, но в данном случае всё иначе, просто развлечение и воображение, ничего более…
сказал доктор, но она уже перестала его слушать, уйдя глубоко в себя, заболела шея и голова, она почувствовала, что затекла правая нога, и снова погрузилась в созерцание картины на стене, в сущности, она какая-то пресная, безвкусная, а доктор между тем говорил о своде правил, необходимых для того, чтобы игра стала интересней, заполняя время утонченными разговорами… автор явно экспериментировал здесь с оттенками зеленого, прорисовано всё очень тщательно, подобный тон неимоверно трудно выдержать… просто развлечение, в котором растворится тот опасный час сумерек, исчезая и в других часах… зеленое… только это, и никаких откровений, лишь бы этот час прошел незаметно… без болезненных проявлений… игра, как и все прочие игры, только немного труднее, захватывает… в сознание проник шум прибоя… давно надо было уйти отсюда, она почти не слышит его голос, только море, но в последнее время у нее часто просто нет сил, приступ слабости, она уступает без сопротивления, и сюжет затягивает ее… а когда она посетит клуб, то непременно поймет…
ну уж нет, хотя человек никогда не должен сопротивляться, гораздо лучше уступить…
— я подумаю, доктор, звучит заманчиво, соблазнительно, возможно, и попробую, только сейчас я бы все-таки хотела пойти на пляж,
она слишком засиделась здесь, шею свело, голова болит, правая нога совсем онемела, где-то вдали плещутся волны, и разговор нужно бы закончить на том, чего она не пожелала понять, но доктор снова сел перед ней и снова изменился, словно вдруг пришел в себя,
— я вас окончательно уморил… сестра Евдокия вам всё покажет, идите пообедайте, отдохните, поспите… ближе к вечеру она зайдет за вами, впрочем, можно и завтра, мы тут никуда не спешим,
она вдруг почувствовала себя действительно уставшей, захотелось оказаться в своей комнате, наедине со своими мыслями… заныл палец… которого нет…
— эта повязка… когда вы ее снимете, доктор? В Софии говорили, что скоро…
в конце концов, это сейчас самое важное: если она действительно хочет чем-то заполнить время, рука ей понадобится, она мне нужна… но снова не дождалась ответа… ну что там, в Софии, понимают… потом он внимательно взглянул на нее сквозь толстые стекла-лупы, глаза за ними всегда кажутся большими, больше, чем на самом деле, и слегка выпуклыми, и она совсем непроизвольно уставилась на него, вообще мужчины такие разные — в очках и без очков, а когда кто-то носит их постоянно и потом снимает, то чувствует себя голым, совсем раздетым, снимите очки, доктор… и тогда он спросил, а что я собираюсь делать, чем займусь, ведь пустое время тянется так долго без этих прекрасно организованных вечеров, которые, он абсолютно уверен, я непременно постараюсь посетить…
— я думаю писать, — сказала я, — слова полезны для меня, они лечат, да и что делать пауку, если не ткать свою паутину, ведь, насколько я поняла, вы видите во мне Арахну, которая при любом своем движении выделяет особый секрет…
— писать? уже? и что же вы пишете?
не скажу.
Я ему не скажу,
потому что знаю, что именно он подумает,
— кое-что о Терезе, — не сдержалась я, — святой из Авилы, но я пока еще не решила, что именно… со словами так иногда бывает, они иногда такие неопределенные, ничего не обозначающие… но время действительно нужно чем-то заполнить, когда оно пусто… пусто…
глаза доктора за очками загорелись, умные глаза, и на этот раз он прервал ее, воскликнув
— о, святая Тереза? та самая, с оргазмами, вызванными Богом?
ну вот, я так и думала, ничего не скажешь, придется подтвердить…
— скорее Иисусом, хотя, в сущности, это одно и то же…
но доктор снова оживился, оказывается, он слышал об этом, занимался когда-то в молодости, только предпочитал Иоанна Креста…