Дилогия об изгоняющем дьявола

Долгую паузу вновь нарушил первый огонек:

— Я хочу создать себя.

И тогда заговорил шарик:

— Будет больно.

— Я знаю.

— Но ты не понимаешь, что это такое.

— Я сделал свой выбор,— возразил голубоватый огонек. И стал ждать, переливаясь в бледно-зеленом пространстве.

Целая вечность канула, прежде чем ответил белый шарик:

— Я пришлю тебе кого-нибудь.

— Нет, не надо. Ты не должен вмешиваться.

— Он будет частью тебя,— настаивал шарик.

Голубоватое пламя сжалось. Вспышки его на какое-то время укоротились и ослабли. Наконец огонек вновь расправился и замерцал:

— Да будет так.

Воцарилась тишина. Она длилась вечность. Все вокруг было проникнуто покоем и миром. Божественное сияние освещало сумрачное пространство.

Тихим и ровным голосом заговорил белый шарик:

— Пусть же начнется время.

Голубоватое пламя вспыхнуло с новой силой, и по нему заструились потоки радужных соцветий; постепенно они погасли, и голубое пятно вновь замерцало мирно и спокойно. И опять безмолвие.

Тогда в этой абсолютной тишине зазвучал нежный и грустный голос голубого огня:

— Прощай. Когда-нибудь я вернусь к тебе.

— Торопись.

Голубое пламя начало вспыхивать ярче и ярче. Оно выросло и стало намного прекрасней, чем прежде. Затем оно уменьшилось и вот уже по размерам не превосходило белый шарик. На какую-то секунду все вокруг замерло.

— Я люблю тебя,— прошептало голубое пламя.

И тут же взорвалось, разлетевшись сверкающей пылью и рассыпавшись по вечной Вселенной триллионами крошечных частиц всепроникающей и вездесущей энергии. Раздался чудовищной силы грохот.

Проснувшись, Киндерман вскочил в постели. Затем медленно сел и потрогал лоб. Испарина. В глазах еще полыхали отсветы того умопомрачительного взрыва. Киндерман чуточку посидел в кровати, раздумывая, что же только что произошло. И происходило ли все это на самом деле? Сон был настолько реален, что хотелось в него верить. Даже тот, прошлый сон о Максе не казался лейтенанту таким настоящим. Киндерман ни на миг не вспомнил о первой части сна, где действие разворачивалось в кабачке, потому что вторая половина начисто затмила ее.

Он встал с кровати и спустился в кухню, зажег свет и, прищурившись, взглянул на большие настенные часы. «Пять минут пятого? Просто безумие какое-то,— возмутился Киндерман.— Фрэнк Синатра только собирается в койку». Тем не менее чувствовал он себя отлично, словно успел прекрасно выспаться. Киндерман поставил чайник и прислонился к плите, чтобы не прозевать момент: надо успеть снять чайник до того, как раздастся свисток. А то он разбудит Ширли. Киндерман стоял и раздумывал над сном, который глубоко потряс его. «Что же терзает меня? — размышлял следователь.— Какая-то мучительная боль потери». Ему вспомнилась книга о сатане, написанная католиками-теологами. Как-то раз она попалась ему на глаза, и он с удовольствием прочитал ее. Красота и совершенство сатаны описывались в книге как; «захватывающие дух». «Несущий свет». «Утренняя звезда». Бог, очевидно, очень любил его. Но тогда почему он проклял его на все времена?

Киндерман дотронулся до чайника. Только начал нагреваться. Еще несколько минут. Он снова подумал о Люцифере, о существе, излучающем свет. Католики утверждали, что сущность его изменить нельзя. Ну и что? Неужели именно он несет болезни и смерть ка землю? И он же изобретает кошмары, зло и жестокость? Нет, здесь смысл теряется. Даже на старика Рокфеллера снисходила иногда благодать, и он раздавал монетки бедным. Киндерман вспомнил Евангелие и несчастных одержимых. Кем одержимых? Уж конечно, не падшими ангелами. Только дураки могли бы спутать дьявола с духом умершего человека. Это просто шутка. Это мертвые пытаются возвратиться в мир живых. Кассиус Клей может бесконечно повторять это, но что остается делать бедному погибшему портному? Нет, сатана никогда бы не стал мелочиться и занимать чужие тела Даже евангелисты так считают, вспомнил Киндерман. Да, конечно, однажды сам Иисус пошутил насчет этого, мысленно подтвердил он. Как-то явились к нему апостолы, полные впечатлений и окрыленные успехом в изгнании демонов. Иисус кивнул и, сохраняя полнейшее спокойствие, заявил: «Да, я видел, как сатана падал с небес подобно молнии». Вот и противоречие. Он просто пошутил над ними. «Но почему именно молния? — удивлялся Киндерман.— И почему Христос называл сатану Князем Тьмы?»

Через несколько минут чайник закипел, и, налив себе чашку, Киндерман понес ее наверх, в кабинет. Он тихо прикрыл за собой дверь, на цыпочках подошел к столу, включил свет и сел читать дело Близнеца.