Дилогия об изгоняющем дьявола

Архиепископ был всегда очень занят и не располагал временем, чтобы выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а затем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подожгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен заговорить.

«Боже, дай нам знамение».

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха.

«Почему нет знамения?»

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Христом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. «О Господь, дай мне увидеть Тебя! Дай мне узнать Тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!»

Сильная тоска охватила его.

Каррас сидел за письменным столом и держал ручку. Возможно, не отсутствие времени заставило архиепископа молчать. Видимо, он понял, что вера и любовь неразделимы.

Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих пор так и не дал ответа. Каррас написал письмо и пошел спать.

Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часовню «Уэйджел-Холл». Там он достал гостию[4], вернулся в свою комнату и стал молиться.

«Et clamor meus ad te veniat»,— страдальчески шептал он.— «Да приблизится к тебе вопль мой...»

Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным воспоминанием прежней радости. В этот момент он почувствовал на себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе давно потерянную любовь.

Священник разломил гостию над потиром.

— В мире я оставляю тебя. Мое смирение я отдаю тебе.— Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с комком отчаяния, застрявшим в горле.

Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер потир и осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.

Глава третья

Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по телефону своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его проконсультироваться у известного психиатра относительно Риган.

— Что случилось?

Крис объяснила. На другой день после дня рождения она вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери. Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдобавок ко всему у нее появился избыток энергии. Она постоянно двигалась, бегала, топала ногами, прыгала и ломала вещи. Совсем не занималась уроками.

Выдумала себе несуществующего друга. И совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание.

— Например? — спросил врач.

Во-первых, стук. С тех пор как Крис обследовала чердак, она слышала этот стук еще пару раз. Риган находилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук прекращался. Во-вторых, Риган постоянно «теряла» вещи: то платье, то зубную щетку, то книги, то туфли. Она жаловалась, что кто-то «двигает» ее мебель. В довершение всего утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл передвигает письменный стол в спальне Риган с середины комнаты на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он повторил свои слова «кто-то шутит» и отказался от дальнейшего обсуждения этого вопроса. Вскоре Риган пожаловалась матери, что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее мебель.

После этого случая все подозрения Крис слились воедино. Стало ясно, что все это делает сама Риган.

— Ты имеешь в виду лунатизм? Она делает все это во сне?

— Нет, Марк. Она делает это вполне сознательно. Чтобы привлечь к себе внимание.

Крис рассказала и о трясущейся кровати. Это повторилось еще дважды, и каждый раз Риган просилась спать вместе с матерью.

— Ну уж у этого может быть вполне реальная основа,— предположил врач.

— Нет, Марк, я не говорю, что кровать тряслась. Я сказала, что она говорит, будто кровать трясется.

— А ты уверена, что кровать не трясется?

— Нет.

— Возможно, это клонические судороги,— пробормотал врач.

— Что-что?

— Температура есть?

— Нет. Ну и что ты думаешь по этому поводу? — спросила Крис.— Вести ее к психиатру?

— Крис, ты говорила про уроки. Как у нее с математикой?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты мне не ответила,— настаивал Марк.

— Ужасно. То есть вдруг неожиданно стало очень плохо.

Марк замычал.

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Это один из признаков синдрома.

— Какого синдрома?

— Ничего серьезного. Но по телефону я не хочу высказывать никаких догадок. У тебя ручка рядом?

Марк хотел посоветовать ей хорошего терапевта в Вашингтоне.

— Марк, а ты не мог бы приехать и осмотреть ее сам?