Дилогия об изгоняющем дьявола

Аткинс проводил лейтенанта в другое крыло больницы и, вызвав лифт, спустился с Киндерманом на первый этаж. Ему не хотелось натолкнуться в вестибюле на журналистов. Миновав еще несколько длинных коридоров, они оказались в конце концов на улице, но только с другого выхода, рядом с территорией университета. Небольшой портик оберегал их от дождя, который заметно усилился к этому времени. Молча наблюдали они за ливневыми струями. Вдалеке группа студентов в разноцветных куртках и плащах припустилась бегом, торопясь на завтрак. Две подружки-студентки, заливаясь смехом и прикрывая газетами головы, выпорхнули из общежития.

— Этот человек был настоящей поэмой,— нежно произнес Киндерман.

Аткинс ничего не ответил. Он продолжал следить за дождевыми потоками.

— Аткинс, я хочу немного побыть один. Спасибо тебе.

Аткинс обернулся и внимательно посмотрел на следователя. Тот невидящим взглядом уставился прямо перед собой.

— Хорошо, сэр,— коротко бросил сержант.

Он повернулся и отправился назад, в отделение невропатологии, где с ходу принялся опрашивать свидетелей трагедии. Всех врачей, медсестер и санитаров психиатрического отделения, дежуривших в эту ночь, попросили задержаться. Некоторые из них уже крутились поблизости. Пока Аткинс задавал, вопросы дежурной медсестре, рядом с ними неожиданно появился какой-то врач.

— Вы простите меня... Извините...— перебил он Аткинса.

Взглянув на него, сержант заметил, что человек находился в сильнейшей растерянности.

— Меня зовут Амфортас, доктор Амфортас. Я лечил отца Дайера. Скажите, неужели это правда?

Аткинс с грустью кивнул.

Несколько секунд Амфортас молча стоял, бледнея прямо на глазах. Взгляд его становился все более пустым и отрешенным. Врач словно ушел в себя и, обронив на прощание: «Благодарю вас», неуверенной походкой двинулся к выходу.

Аткинс посмотрел ему вслед и снова повернулся к медсестре:

— Когда он приходит на работу?

— Он не приходит сюда больше,— ответила та, пытаясь сдержать подступающие слезы.— Амфортас теперь не работает с больными.

Аткинс что-то пометил в своем блокноте. Он уже собрался было задать медсестре очередной вопрос, но вдруг неожиданно обернулся и увидел, что к ним приближается Киндерман. Шляпа и пальто следователя промокли насквозь.

«Наверное, бродил под дождем»,— подумал Аткинс.

Киндерман остановился перед сержантом. Но это был уже совсем другой Киндерман. Чистый и ясный взгляд его выражал решимость.

— Ну ладно, Аткинс, хватит тебе лодырничать и завлекать в свои сети хорошеньких сестричек. Здесь серьезное дело, а не шуры-муры.

— Сестра Китинг была последней, кто видел его живым,— сообщил Аткинс.

— Когда это произошло? — обратился следователь к медсестре.

— Примерно в половине пятого,— ответила та.

— Сестра Китинг, можно мне поговорить с вами наедине? — спросил Киндерман.— Простите, но это необходимо.

Она кивнула и вытерла нос платком.

Киндерман указал на кабинет с застекленными дверями, расположенный неподалеку от дежурного поста:

— Может, там?

Девушка снова кивнула. Киндерман последовал за ней в кабинет. Здесь стоял небольшой столик, два стула, все стены были сплошь увешаны книжными полками, на которых теснились всевозможные папки и документы. Следователь жестом предложил девушке сесть и закрыл дверь. Сквозь стекло он заметил, что Аткинс не сводит с них взгляда.

— Итак, вы видели отца Дайера приблизительно в половине пятого,— сказал он.

— Да.

— И где вы его видели?

— В палате.

— А что вы там делали?

— Ну, я вернулась, чтобы сообщить ему, что не нашла вина.

— Я не ошибся, вы сказали «вина»?

— Да. Незадолго до этого он вызвал меня и попросил немного хлеба и вина.

— Это что, было нужно ему для мессы?

— Да, именно так,— подхватила медсестра. Слегка покраснев, она неуверенно пожала плечами.— Видите ли, кое-кто из наших врачей... В общем, иногда у них бывает спиртное.

— Понимаю.

— Я заглянула туда, где они обычно его прячут,— объяснила девушка.— А потом вернулась и сказала, что, к сожалению, мне ничего не удалось найти. Но хлеб я ему передала.

— И что же он вам сказал?

— Не помню.

— А когда вы дежурите, мисс Китинг?

— С десяти вечера до шести утра.

— Каждую ночь?

— Нет, только когда работаю.

— А по каким дням вы работаете?

— Начиная со вторника и до субботы,— ответила она.

— А до этого отец Дайер когда-нибудь служил мессу?

— Не знаю.

— Но раньше-то он никогда не просил вина и хлеба?

— Никогда.

— Он не говорил вам, почему именно в тот день собирался это сделать?

— Нет.

— Когда вы сообщили, что вина нет, он что-нибудь ответил?

— Да.

— И что же он ответил, мисс Китинг?

Медсестра вновь скомкала носовой платок и, взяв себя в руки, попыталась сосредоточиться.

— Он спросил меня: «Вы его выпили?» — Голос у девушки задрожал, и лицо исказилось от страшного горя.— Он всегда шутил,— добавила она, а потом отвернулась и снова заплакала.

Киндерман разглядел на одной из полок коробку с салфетками, выдернул сразу несколько штук и сунул их девушке в руку, потому что ее собственный платочек давно превратился в мокрый бесформенный комок.

— Спасибо,— поблагодарила медсестра

Киндерман терпеливо ждал.