Диминуэндо

"Ты почувствуй, что это я…" А он не чувствовал. Совсем. Как это ни странно, Михаил Николаевич даже обрадовался. Это значило, что Маша жива и с ней ничего плохого не случилось.

…Звягинцев шел по городу. Винтовка на плече стала таким же необходимым атрибутом, как и пенсне, но если последнее нужно было для того, чтобы видеть, первое – для того, чтобы видели.

Он вглядывался в каждую молодую женщину, похожую фигурой на Машу, ему казалось, что сумасшествие близко, за следующим деревом, что стоит подойти и они встретятся.

Грохотало небо. Теперь снаряды вторили грому и ливень, обрушившийся вслед сухим раскатам, тушил хоть часть пожаров.

Звягинцев не помнил, как дошел до дома. Не помнил, как уснул. Встал одетым, с осознанием непоправимости.

Снова бушевали пожары. Водонасосная часть была уничтожена. В состав отряда Северной Добровольческой армии стала записываться молодежь: кадеты, лицеисты бывшего, уже бывшего Демидовского юридического лицея. Штаб мятежников из банка на Варваринской переместился в Волковский театр. Куда не переходил взгляд, везде торчали почерневшие трубы, остовы обгоревших построек, груды развалин, битое стекло, неубранные трупы людей и животных. Весь этот хаос и недочеловечивание врезалось в память Звягинцеву так же, как недавно – счастье.

Он перестал бриться и вздрагивать от каждого шороха. Он не выходил из дома, надеясь, что Маша вот-вот постучит. Он даже знал наверняка, что это произойдет, а когда не происходило, был уверен, что завтра случится точно, и так каждый раз, пока «завтра» не превращалось с рассветом в "сегодня".

Мнение защитников тем временем разделились. Большинство – местные жители – во главе с генералом Карповым отказались покинуть город, решив продолжить борьбу в случае поддержки со стороны городских рабочих. Те дали сто сорок человек. Другие ремонтировали броневики в мастерских для контратак на позиции красных. На Заволжском участке между Урочью и Филино курировал бронепоезд.

К Звягинцеву заходили, беспокоили. Он слушал, отвечал. Для Михаила Николаевича не явилось открытием, что силы белых на исходе. Они стали малы, а помощь так и не пришла. Последнее, что услышал он от Гучкова, что из Диево-Городищево на помощь мятежникам направляется отряд крестьян и что Перхуров решился на прорыв.

– Всё, Мишка, всё, – говорил Гучков неестественно весело, нервно. Он внимательно смотрел в глаза Звягинцева, ожидая хоть какого ответа, но тот молчал. – Я не испугался, знал, что прав, да помирать не хочется. И что толку, что совесть спокойна.

21 июля восставшие сдались Германской комиссии военнопленных номер четыре. Балк обещал жизнь, обозначив свою позицию, как "вооруженный нейтралитет". 22 июля мятежники были переданы советским властям.

"Машенька, девочка моя. Всё еще надеюсь, что ты вернешься. А может быть ты уехала, только забыла меня предупредить? Дай-то бог. Не знаю, к кому меня причислят, может, к сочувствующим, и освещение улиц сочтут варварством и способствованием белогвардейскому движению.

Мне сейчас сложно. Не потому, что всё кончилось так, не от одиночества, за последние дни мы привыкли друг к другу. От того, что уверовал в счастье под обстрелом.

Родная, я говорил, что мы не увидимся. Я врал. Не верь мне, не верь. Это неправда…"

Двадцать третий день июля приполз голодным псом и новыми поражениями.

Звягинцев всё знал. Знал, что мятеж закончится и для него, и очень скоро, знал, что Светланка в безопасности, а он, видимо, плохой отец, и что не напишет больше ни одной строчки, но сумеет всё объяснить Маше, когда они встретятся.

– Да-да, – мысленно говорил он себе. – Трудно. Скоро будет легче. С кем не бывало? С кем.

Психи ходят парами

Психи ходят парами, сидят по трое, спят в палате.

Их много. Четыреста пятнадцать.

В утреннем воздухе раздается звук просыпающегося хоздвора, и по склону в ложбину отдаляясь и сливаясь в один гул, уносится песня бабы Поли.

«Живут люди, маются», – думает Поля.

Как четки перебирает проходящих через Успенское. Здоровых и больных.

Амросич

Амросич усерден, коренаст и спокоен. Большая лобастая голова чуть наклонена к плечу и такое впечатление, что он всегда к чему-то прислушивается.

Он столярничает, проводит электричество, роет канал и заготавливает дрова на зиму в любое время года. Амросич моложав, хотя одна рука висит плетью. Добр к птицам, потому что «на могилку прилетают».

Однажды его странная любовь к труду и нелюбовь к Вере Семеновне – заведующей по части трудотерапии, привели к разногласиям. Разночтения оказались глубоки и неразрешимы. Потому Амросич взял да и вырвал огромный штырь из запаянных «навеки» ворот.

Увидев бегущего на нее с двухметровым куском вырванного железа Амросича, Вера Семеновна удивилась. А после, подняв широченную тяжелую юбку, закричала что есть мочи.

В легкости ее бега угадывался испуг. А поскольку никто и никогда не видел женщину убегающей, первые минуты наблюдения непростых человеческих отношений прошли в некоторой растерянности.

Амросича связали, успокоили. Ворота запаяли.

Валя-Астрахань