Димитрий Самозванец

— Скажу спасибо, когда исполнишь обещание, — проворчал Мисаил и закрылся рясою. Варлаам также лег отдыхать. Иваницкий и Леонид отошли шагов сто от товарищей и сели на мураве на берегу ручья.

— Ты никогда не отдыхаешь после обеда по обычаю русскому, — сказал Леонид.

— Сон — образ смерти, — отвечал Иваницкий. — Человек рожден для деятельности, и пока природа бодрствует при свете солнечном, сон не должен держать тела и души в узах.

— Я буду бодрствовать с тобою, — сказал Леонид.

— Нет, отдохни, друг! — возразил Иваницкий. — Ты изнурен, и сон подкрепит тебя.

— Могу ли я спать в моем положении! — воскликнул Леонид. — Вот приближается минута, в которую я должен разлучиться или с жизнью, или с отечеством. Одно стоит другого! Не думай, друг, чтоб я колебался или упал духом. Нет, но невольная грусть, как камень, нажимает сердце и холодит его печальными предчувствиями. Друг мой, я столько уже. претерпел в жизни, что она не может иметь для меня никакой прелести. Я потерял даже надежду на счастье. Но оставить отечество и, быть может, навсегда, тяжело русскому сердцу. Я уже странствовал, гонялся за призраком блаженства земного, любил — и все потерял! В отечестве моем под ризою отшельника я приобрел спокойствие, которое теперь снова разрушено… — Леонид закрыл глаза руками.

— Любезный друг, — сказал Иваницкий. — Я умею чувствовать твое положение и разделять скорбь твою. Но душа твоя закрыта для меня. Открой мне тайну твоей жизни и страданий, ты облегчишь себя и найдешь утешение в сострадании друга. Радости умножаются, а грусть ослабевает от раздела.