Димка

Я встаю и иду к метро на станцию «Комсомольская».

2

Красная площадь как всегда потрясает. Москвичу она кажется привычной. Но только не тому, кто живет в отрыве от Родины в течение почти более семи лет и приезжает на короткое время (как я теперь понимаю белоэмигрантов!), чтобы вспомнить главное. Приятно видеть, что красные советские звезды сменили на золотых двуглавых русских орлов. Только на самой большой башне с курантами все еще стоит большая пятиконечная звезда. Собор Василия Блаженного в 2004 году был на реставрации. Купола были затянуты зеленой сеткой. Александровский сад тоже закрыт. Можно видеть только деревья за его оградой. Накрапывал мелкий холодный дождик. Площадь почему-то загородили решетками по проходу к Мавзолею: последнему саркофагу коммунизма.

Я прохожу чуть дальше к триумфальной арке, мимо колонн, мимо этого забора с красной крошкой, и захожу в храм. Сбоку — сразу же – натыкаюсь на продажу икон. Особенно запомнилась одна ручной работы, вся в шелковой ткани с позолотой по краям и бумажными блестящими розами. Цена – 700 долларов. Иконы продают как сувениры. Но сам храм – это место, где можно поговорить с самим собой. Посмотреть в деревянные лики святых и спросить у них – «почему». Они, конечно же, не дадут ответа,  но хотя бы посмотрят на тебя своими нарисованными грустными глазами; и станет чуточку легче. Можно поставить им свечки. Вдруг поможет. Сколько лет я не был в России? Семь, восемь? Так странно думать об этом. А свечки... свечки горят, плавится парафин. Блещет позолота: разъедает зрачки. Подходит какая-то монастырская старушка и тушит палочкой фитили свечек. Мне становится противно. Я ничего ей не говорю, я просто выхожу на улицу.

А на улице пошел ливень. Сильный ливень. В считанные секунды я промокаю с ног до головы. Приходится забежать опять под свод храма.

Странная штука — жизнь. Все очень и очень странно. Интересно, о чем думает человек, когда сходит с ума? А еще интереснее – о чем он думает, когда он уже сошел с ума? Может быть о том, что это не так? О том, что сойти с ума невозможно, а можно только внушить себе, что ты на самом деле не сумасшедший; просто придумал это, и сыграть все же роль сумасшедшего под гром невидимых аплодисментов своего двойника в зеркале. Дамы и господа – снимите шляпы. Витрина кривых зеркал разбита.

Есть такая исконно русская поговорка: «Чем больше знаю я людей, тем больше нравятся собаки». Какая точная, бьющая в цель, формулировка! В глазах многочисленных собак (гладкие и пушистые дворняжки с поджатыми хвостами) мне видится отражение добра и зла, которое бежевым светом отсвечивает от глазниц человеческого общества. В Германии в Дюссельдорфе у собак очень счастливые глаза. У наших – русских – как у попа на Казанском вокзале: «убей меня, и я тебе все прощу». В глазах людей же (других, не таких как тот поп, он все же еще верит во что-то) — я не вижу ничего. Только их страх. Простой первобытный доисторический страх перед смертью и наказанием.

Слишком много «почему». Но эти «почему» настигают тебя всю жизнь. Либо в квартире, либо на улице, либо в тюрьме. Они безжалостно одинаковы – эти «почему». Как однояйцовые близнецы в утробе матери. Личинки мыслей, копошащиеся в больном мозгу. Впрочем, это было маленькое отступление. Слова ни о чем. Просто слова. А теперь о главном.

Литература – это любовь к людям.

3

Небольшой кирпичный домик на два хозяина. Деревянное крыльцо с лестницей ведущей на чердак. Красный кирпич веранды; сам же дом из белых цементных блоков на высоком (в восемь ступеней) фундаменте. За деревянным зеленым забором россыпь желтых полевых цветков. Когда я приехал, Юля стояла на крыльце в сиреневом халатике. Она нисколько не изменилась. Те же глаза, те же губы. Тот же взгляд. За ее спиной стоял маленький мальчик.

Вот тебе картинка № 3: Мальчик смотрит из-за ее спины настороженно и моргает глазами.

— Тема. Это ты? – Юля говорит слова тихо-тихо. Она не верит своим глазам.

Я улыбаюсь и смотрю на нее. Кладу руку на калитку, снимаю веревочку и захожу во двор. Собака лает на меня, она меня тоже не узнает.

— Это, правда, ты? Тема…

Юля обнимает меня и плачет. Я чувствую, как под халатиком дрожит ее тоненькое худенькое тело. Она легкая как пушинка, моя Юлька.

— Тема… Темочка… Я думала ты никогда не приедешь... Я не ждала. Я не знала, Тема. Почему ты не прислал телеграмму? Глупый. Какой глупый...

Она целует меня в лицо. Целует мои глаза, мой нос, мои губы. Она вся дрожит и мне становится неловко. Ведь, действительно, мог же дать телеграмму. Я обнимаю ее покрепче и целую в лоб.

— Я хотел сделать тебе сюрприз. Да и времени не было... Ты уж извини...

— Какой ты глупый...

— Юль...

Мальчик стоит на крыльце. Он смотрит на меня настороженно. У него большие серые глаза. Он меня не знает. Но я приехал, я все-таки приехал. Теперь все будет по-другому. Мне хотелось тогда так думать. Очень хотелось. Но все произошло совсем иначе. Совсем не так, как должно было быть.

4