– Крысы водятся и у нас дома, в подполе и на конюшне, – спокойно возразила я. – Страшила – это наш пес – ловит их, когда доберется, ведь с ними не так-то легко совладать. А ты замерз куда сильнее меня! – В самом деле, я видела, что его всего трясет. Я сняла с себя плащ. – Вот, возьми! Я знаю, что он слишком мал, но все же ты хоть чуточку согреешься.
– Это не… Я не могу…
– Возьми. Я в любой момент смогу забрать его, когда ты согреешься.
Он взял плащ, который едва прикрыл бы его плечи, если б он только застегнул самую последнюю из трех роговых пуговиц, а плащ доходил мне до колен.
Немного погодя раздались шаги – пришел один из стражей и снял лампу с крюка за дверью.
– Пора спать! – велел он. – И тебе тоже, монстр Никодемус!
– Мне зачем?.. – устало произнес Нико.
– Это придумал Дракан, а не я. Но клянусь тебе, монстр, коли ты хоть пальцем тронешь девчонку, этого ребенка, я…
– Ничего я ей не сделаю!
– Нет, потому как знаешь, что коли сделаешь – я самолично переломаю тебе все кости еще прежде, чем тебя велят обезглавить. Спокойной ночи. Ты, девочка, кликни, коли что! Мы будем прямо в конце перехода.
– Спокойной ночи, караульный. И спасибо! Но это не понадобится!
Он неразборчиво пробормотал что-то и ушел, унося с собой лампу. Камеру окутала кромешная тьма. Сквозь отдушину пробивалась лишь узкая полоска бледного лунного света.
– Я лягу на пол, – предложил Нико. – А ты располагайся на нарах.
– Вздор! Чепуха! – ответила я, пытаясь, чтобы голос мой звучал как у мамы, когда Мелли выводила ее из терпения. – Нам обоим наверняка хватит места на нарах. Да так легче тепло сохранить.
– Как бы не так! Лучше тебе не прикасаться ко мне. – Его голос звучал почти панически.
– Вздор-чепуха! – повторила я. – Ты ведь вовсе не нелюдь какая-нибудь, верно? Ты мне ничего дурного не сделаешь. – И прежде, чем он успел возразить мне, я уселась на нары рядом с ним и слегка прислонилась к его плечу.
Его вздох сменился громким, тяжелым дыханием, сопровождаемым икотой. Может, это случилось из-за темноты. А может, из-за того, что после кровавой резни в покоях Аделы ни один человек дружески не прикасался к нему. Или, быть может, лишь потому, что он не мог больше владеть собой.
Он заплакал так, что весь затрясся, беспомощно и безостановочно, а руки его сомкнулись вокруг меня и держали так крепко, будто я была единственной, кто мог бы спасти его, чтобы он не утонул.
– Не очень-то много в тебе от монстра, – прошептала я. – Как можно тебя бояться?
Немного погодя его плечи перестали содрогаться, дыхание стало более ровным. Но он по-прежнему обвивал меня руками, и было приятно, что тебя так держат после долгого и тревожного дня. Я и сама задышала спокойней, да и сон меня одолевал. Я зевнула. Нико отодвинулся чуть дальше в глубину нар, чтобы я могла лечь поудобнее.
– Удивительно, – пробормотал он в темноту. – Ты – дочь своей матери. И все же… Ее взгляд повергает меня во прах, заставляя чувствовать себя уродом, подлейшим монстром, который когда-либо вообще обретался в юдоли земной. Но ты… – Он тяжко вздохнул. – Ты заставляешь меня почти поверить, что я невиновен.
Фляжка мира
Не знаю, насколько позднее это произошло. Я немножко поспала, хотя лунная полоска на полу, казалось, не слишком сдвинулась за это время. Нико дышал глубоко и спокойно, но я не была уверена, спит ли он.
И вдруг я услыхала снова то, что разбудило меня: звуки шагов. Над стеной за дверью заметался беспокойный свет фонаря.
То был Дракан.
– Нико, – тихо позвал он, – Нико, ты не спишь?
Нико убрал руки с моих плеч, осторожно, чтобы не разбудить меня: он еще не обнаружил, что я уже проснулась. А я, прищурившись, притворилась спящей хитрым лисьим сном, не желая помешать им. Ведь Дракан назвал его «Нико», а Нико говорил, что так его называли друзья.
– Я не сплю! – ответил Никодемус.
– Пробуждающая Совесть по-прежнему твердит, что ты невиновен. Ее ни мытьем, ни катаньем не возьмешь! Вот я и решил: лучше всего… Скоро я и сам не буду знать, что же мне думать. И я спустился вниз, чтобы самому потолковать с тобой.
Нико медленно поднялся на ноги. Сквозь ресницы я могла видеть, что ему это далось нелегко на ночном холоде. Для его избитого тела холод совсем не кстати.
– Спасибо, что пришел, – вполголоса сказал он. – Но мне особо нечего тебе рассказать. Ведь я ничего не помню до той самой минуты, когда ты вместе со стражами колотушками вернул меня к жизни, и я увидел… все это…
– Ну почему же «до той минуты»? Должно быть, у тебя была какая-то причина пойти в покои Аделы…
Нико покачал головой:
– Я в самом деле не знаю. Мартен придумал это дурацкое состязание – бег с бочками, а мы ревели, орали, подбадривая бегущих, и слишком много пили, а я проиграл Эберту три марки серебром и чуть было не разбился насмерть. Ведь я было поверил, что смогу удержать равновесие, стоя на бочке, пока он сидел там, внутри… Но ведь ты был там! Ты сам видел все своими глазами. Может, еще лучше меня!
– Последнее, что я видел, как ты после полудня захватил один из стогов сена и объявил его своим королевством.
– Даже этого мне не вспомнить.