Динамика бессознательного

[679] Современный психолог не в состоянии занять решительно ту или иную позицию, он ощущает себя на распутье между ними, опасно приверженный рассуждениям вроде «с одной стороны… но с другой стороны»; эта ситуация так и манит податься в мелочные оппортунисты. В том, несомненно, и состоит величайшая угроза coincidentia oppositorum[515], интеллектуального избавления от противоположностей. Разве возможен иной результат от придания равной ценности двум противоположным гипотезам, кроме бесформенной и бесцельной неопределенности? В противовес сказанному мы охотно хватаемся за объяснительный принцип в силу его однозначности: он допускает такую точку зрения, которая способна стать точкой отсчета. Безусловно, мы сталкиваемся здесь с трудноразрешимой проблемой – намерены опираться на объяснительный принцип, опосредованный реальностью, но в то же время современный психолог уже не может сводить все на свете к физическим проявлениям бытия, единожды воздав должное психической его стороне. Впрочем, он не может и превозносить дух в ущерб материи, ибо не вправе игнорировать относительную ценность физического бытия. Так что же ему в итоге выбрать?

[680] Размышляя над этим вопросом, я пришел к выводам, которыми и хочу поделиться. Конфликт между природой и духом сам по себе есть отражение парадоксальности психической жизни, у которой имеется как физическая, так и духовная сторона, что кажется противоречием, поскольку мы не в силах понять сущность психического. Всякий раз, когда человеческий разум пытается постичь то, чего не в состоянии опознать целиком, нам приходится, если мы честны с собой, противоречить самим себе, приходится признавать предмет своего непонимания во всей его противоречивости, дабы хоть как-то в нем разобраться. Конфликт между физическим и духовным лишь показывает, что психическая жизнь как таковая есть нечто, неподвластное постижению. Не подлежит сомнению, что она дается нам в непосредственном опыте. Все, что я воспринимаю, психично. Даже физическая боль является психическим образом, который я воспринимаю; мои чувственные ощущения, навязывающие мне пространственный мир непроницаемых объектов, суть психические образы, которые и составляют мой непосредственный опыт, ибо они единственные присутствуют в сознании. Моя собственная психика преображает и фальсифицирует реальность, причем до такой степени, что я вынужден прибегать к искусственным вспомогательным средствам для определения того, каковы объекты вне меня самого. Тогда-то я выясняю, что звук – это колебание воздуха такой-то частоты, а цвет – это волна света такой-то длины. В действительности мы настолько поглощены психическими образами, что вообще не можем проникнуть в суть внешних по отношению к нам объектов. Все наше знание сводится к психической материи, которая одна доступна нам и является предельно реальной. Вот какова реальность, с которой работает психолог, – реальность психического.

[681] Если попробовать развернуть это понятие, нам покажется, что отдельные психические элементы или образы порождаются «материальным» окружением, к которому принадлежат наши тела, а другие, не более и не менее реальные элементы, происходят из так называемого «духовного» источника, как будто принципиально отличного от физической среды. Воображаю ли я автомобиль, который хочу купить, или стараюсь представить, в каком состоянии пребывает душа моего покойного отца (то есть заботит ли меня внешний факт или некая мысль) – то и другое будет психическим событием. Различие между ними в том, что первое соотносится с физическим миром, а второе – с миром духовным. Если наложить представление о реальности на плоскость психического (где реально лишь оно само), конфликт между природой и духом как противоречивыми объяснительными принципами будет исчерпан. Каждый сделается всего-навсего обозначением конкретного источника психических элементов, которые заполняют поле моего сознания. Обжигаясь в пламени, я не ставлю под сомнение реальность огня, тогда как в страхе перед появлением призраков я утешаю себя мыслью, что призраки – это просто иллюзия. Но огонь является психическим образом физического процесса, суть которого мне неведома, и точно так же мой страх перед призраками есть психический образ из духовного источника, ничуть не менее реальный – ведь он внушает мне неподдельный страх, а огонь причиняет боль. Что касается психического процесса, провоцирующего страх перед призраками, его природа для меня скрыта, как и природа материи. Мне не приходит в голову объяснять огонь иначе, нежели через химические или физические понятия, и точно так же я не пытаюсь объяснять свой страх перед призраками иначе, нежели через психические процессы.