Динамика бессознательного

[99] Рассуждая теоретически, у ребенка тоже должно присутствовать некое напряжение противоположностей, иначе была бы невозможной сама энергия, поскольку, как сказал еще Гераклит, πόλεμος πατὴρ πάντων[95]. Как я уже отмечал, этот конфликт можно трактовать как противоборство между глубоко примитивной природой новорожденного младенца и его высоко дифференцированным наследием. Естественного человека характеризует абсолютная инстинктивность, его существование полностью подчинено удовлетворению инстинктов. Наследие, противостоящее такому состоянию, состоит из мнемонических «депозитов», которые накапливаются благодаря опыту предков. Бытует привычка воспринимать эту гипотезу скептически, поскольку предполагается, что речь идет о «врожденных идеях». Безусловно, это не так. Скорее, перед нами ситуация с врожденными возможностями идей, «тропинками», которые постепенно проявляются через совокупный опыт наших предков. Отрицать наследование подобных «тропинок» равносильно отрицанию наследства, заключенного в мозге. Скептикам, желай они соблюдать последовательность, пришлось бы заявить, что человеческий ребенок рождается с мозгом обезьяны. Но раз ребенок рождается с человеческим мозгом, значит, этот мозг рано или поздно начнет функционировать как положено человеческому и, разумеется, с уровня, связанного с ближайшими предками. Естественно, само функционирование мозга остается для ребенка совершенно неосознаваемым. Поначалу он осознает только инстинкты и то, что противостоит этим инстинктам, а именно – своих родителей. По этой причине ребенок не имеет представления о том, что преграды на пути его развития находятся, возможно, внутри него самого. Справедливо или нет, он проецирует свои ощущения на родителей. Эта инфантильная предубежденность настолько живуча, что мы, врачи, нередко испытываем немалые затруднения, пытаясь убедить своих пациентов в том, что злобный отец, который ничего им не позволял, прячется на самом деле внутри них, а не существует вовне. Все, что исходит из бессознательного, выглядит проецируемым на других. Нельзя говорить, конечно, будто эти другие ни в чем не виноваты (даже наихудшая проекция, скажем прямо, «вешается на крючок», быть может, крохотный, но все же крючок, связанный с другими людьми).

[100] Хотя наше наследие состоит из физиологических «тропинок», оно, тем не менее, отражает психические процессы наших предков, некогда прокладывавших эти «тропинки». Если индивидуум начинает снова их осознавать, это возможно только в форме новых психических процессов; пусть эти процессы могут стать осознанными лишь благодаря индивидуальному опыту и, следовательно, возникают как индивидуальное приобретение, они все равно суть предсуществующие «тропинки», которые просто «заполняются» индивидуальным опытом. Вероятно, любой «поразительный» опыт есть указанный прорыв в старое, прежде неосознаваемое русло.

[101] Эти предсуществующие «тропинки» являются неоспоримыми фактами, столь же твердо установленными, как и тот исторический факт, что человек проделал путь от первобытной пещеры до современного города. Такое развитие стало возможным исключительно благодаря созданию общества, которое, в свою очередь, появилось вследствие обуздания инстинктов. А обуздание инстинктов посредством психических и духовных процессов осуществляется с одинаковой силой и одинаковыми результатами как в отдельном человеке, так и в истории человечества. По сути, это нормативный, или, выражаясь точнее, «номотетический»[96], процесс, черпающий свою силу из бессознательной реальности вышеупомянутых унаследованных «тропинок». Разум как деятельное начало в этом наследии есть сумма умов наших предков, «незримых отцов»[97], чей авторитет заново рождается вместе с ребенком.