Динамика характера: Саморегуляция при психопатологии

Очевидно, этот процесс отличается от нормального процесса суждения или оценки реальности. Прямая связь между человеком и интересующей его внешней реальностью, включающая в себя нормальное суждение, в данном случае сталкивается с некими сложностями. По существу, внутренний моральный контроль и управление смешиваются с нормальными отношениями между субъектом и объектом. В соответствии с этим внутренним управлением некоторые мысли о реальности заслуживают уважения, их даже можно «принимать на веру», тогда как другие мысли и выводы просто запрещены. Таким образом, обычное суждение в той или иной мере затруднятся или отклоняется системой внутреннего контроля системы мышления. Этот ограничивающий процесс может послужить примером того, что можно было назвать динамикой одержимого пристрастия или, если сделать некоторое обобщение, — психопатологией суждения.

Разумеется, эта когнитивная динамика будет влиять на оценку в самых разных обстоятельствах с самыми разными последствиями. Одержимо-обязательная личность будет вообще считать себя обязанной относиться с особым вниманием к тому, что вызывает у нее беспокойство, несчастье и хлопоты, хотя искушение довериться менее неприятной ситуации будет с презрением отвергнуто как дурацкое и безответственное («слишком легкий выход»).

Следовательно, такой человек будет предполагать худшее. Такое искажение реальности представляет собой общую когнитивную основу самых широко распространенных и самых известных симптомов — симптомов одержимости, наряду с широким разнообразием других симптомов навязчивости, связанных с соблюдением предосторожности и внесением коррективов.

Но можно ли когнитивные продукты этих динамических процессов действительно относить к утрате или искажению реальности? Вследствие упоминавшегося выше пристрастия, вызванного одержимостью, можно легко показать, что одержимая личность по-прежнему отчуждена от своих собственных искажений реальности и что именно это отчуждение или способность проверки реальности отличает ее случай от психоза. В конечном счете, именно это обстоятельство проявляется в словах упоминавшегося выше мужчины: он не сказал, что, должно быть, кого-то ранил, а сказал, что он, «наверное, мог» кого-то ранить. Именно потому, что на самом деле он не верил в то, что сделал это, ему не хотелось возвращаться обратно на место происшествия, и он надеялся получить поддержку.

Явное отсутствие малейших побуждений проверить, как все обстоит на самом деле, в таких случаях, как правило, не ограничивается словами «наверное, было» или «могло быть» и другими подобными речевыми оборотами, характерными для человека, одержимого беспокойством. Подобные свидетельства действия или бездействия наблюдаются часто. Даже студент, испытывающий тревогу, решительно и убедительно заявляющий, что абсолютно уверен в том, что провалит последний экзамен и будет исключен из учебного заведения, на самом деле не пакует свои чемоданы. Иногда люди, одержимые беспокойством, согласны, что «слишком тревожатся». Они могут подтвердить, что эта конкретная тревога или идея, которой они одержимы, является искусственной, что им прекрасно известно, что это «сумасшедшая» идея. Все это так, и вместе с тем данный вопрос об «отстраненности» (distance) или о «проверке реальности» поставить не так просто.

Следует иметь в виду, что отношение одержимой личности к внешней реальности нельзя свести только к выяснению такого простого аспекта, например, как отстраненность или проверка истинного положения дел. Протекающие процессы гораздо сложнее. Несомненно, что обусловленное одержимостью искажение реальности не отражает ослабления мышления в смысле нарушения когнитивных способностей. Мы хорошо это знаем хотя бы из колебаний степени таких искажений; например, беспокойство одержимой личности иногда более выражено, иногда менее, а иногда исчезает совсем. Но верно и то, что, если способность такого человека к суждению не ослаблена, такое суждение иногда становится для него бесполезным. Исполненные сознания долга установки лишают его возможности доверять такому суждению и даже признавать или как-то сформулировать его для себя, если оно этим установкам не соответствует. Он не сможет отважиться (вернее, ему кажется рискованным) сказать или даже всерьез подумать: «Нет, я не уверен в том, что запер дверь». Эти «наверное» и «возможно», присущие одержимому беспокойству, отражают нечто меньшее, чем уверенность, но само их настойчивое присутствие вместе с тем выражает запрет на окончательное недоверие. Именно по этой причине утверждения одержимой личности, в которых проявляется отстраненность — «Я очень беспокоюсь» или «Я знаю, это ненормально», — при всей их эмпатичности никогда не бывают полностью откровенны. Вероятно, утверждение «Я знаю, это ненормально» следовало бы заменить на «Наверное, это ненормально», а затем на «Впрочем, кто знает? Возможно…»^[19].