Читаем Динамика слизи. Зарождение, мутация и ползучесть жизни полностью

Об этих аспектах гросс-аута и боди-хоррора[248] «Района №9» можно забыть, если применительно к жизни под сомнением оказывается сам вопрос о биологическом, — вопрос о том, насколько биологична наша человечность. Простота, с которой тело уничтожается, или сводится к нулю, видимыми и невидимыми акторами, предполагает, что именно жесты[249] живых существ производят материальные различия, даже если в материальном смысле сами эти жесты являются «просто мусором». Так, после завершения своей трансформации Викус продолжает делать «мусорные» подарки для жены, вроде цветка из обрезков металла. Связывая это с введением к данной работе, заметим, что смысла не существует изначально, но он является ретроактивным и создается взаимосвязанностью и воздействиями разнообразного «мусора», грубой биологии. Сцены фильма, сочетающие становление-ксеносубъектом с болезнью (когда несчастный Викус выдергивает свои отмирающие ногти, зубы и другие подобные им части тела), привязывают опасность материально обоснованной этики к зыбкости самой материи — в силу смертности, подверженности болезням, гниению и тому подобному.

Здесь вступает в игру ранее упомянутая радикальная открытость Негарестани, в особенности его представление о ней как об открытости безжалостной бойне или резне. Негарестани пишет: «Лезвие радикальной открытости жаждет искромсать экономическую открытость или любую другую открытость, выстроенную на доступности субъекта и окружающей его среды»[250]. Или, другими словами, «открытость возникает как радикальная резня извне и изнутри»[251].

То, как воздействует на тело Викуса инопланетная инфекция, другие люди и, наконец, сам Викус, отражает этот «кромсающий» аспект открытости. Особенно это заметно на примере логики ампутации, часто проявляющейся в фильмах ужасов про инопланетную инфекцию, будь то паразитическую или вирусную. Такая логика ампутации всецело задействована в фильме «Руины» (Ruins), в котором часть должна быть принесена в жертву целому. А в «Районе № 9» тело Викуса, подготовленное к разделке на отдельные части и извлечению органов, долгое время является «частью» биотехнологии будущего, и даже сам Викус думает над тем, чтобы избавиться от своей превратившейся в инопланетную клешню руки. Это перекликается с нашей главой о вирусах, напоминая об иссушении тела инопланетными формами жизни в «Мертвом космосе».

Но обратимся вновь к этическому. Факт того, что причина, по которой в фильме «Район №9» инопланетяне вообще остановились на Земле, остается открытой, подразумевает, что неизвестными или сознательно скрытыми оказываются также и нужды пришельцев, будь то нужда в топливе, пище или руководстве. Причиной приземления было нечто такое, с чем не смогла справиться их передовая технология. Возможно, это был результат какого-то непредвиденного инцидента. Данный факт усугубляется биотехнологией пришельцев: хотя их раса и сумела связать свою биологию с техникой, то, что оказалось полностью упущенным, — это выходящий за рамки их технобиологии этический жест. Еще раз: вне зависимости от базовой материальности, то, чего недостает, то, в чем нуждаются пришельцы, — это жест, который превосходит как потребность в их технологии, так и отличие их биологии.

«Район № 9» подчеркивает нехватку такого жеста, изображая неспособность капиталистических мультинациональных организаций постичь этическое (что само по себе не ново). Причина кроется в том, что этическое при всякой попытке его формализации в качестве закона сразу же оказывается обречено на провал. Этическое остается избегающим формализации аспектом соединения двух сетей — земной и инопланетной. Также остается открытым вопрос о точных обстоятельствах прибытия инопланетян на Землю: была ли это авария или иная внешняя сила? Инцидент или непредвиденное стечение обстоятельств служат тут эквивалентом непредсказуемости этического жеста.

Здесь можно провести неожиданную параллель с расовой паранойей Г. Ф. Лавкрафта. В одном из его писем нью-йоркского периода содержится обескураживающий пассаж. Он пишет:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследование ужаса

Динамика слизи. Зарождение, мутация и ползучесть жизни
Динамика слизи. Зарождение, мутация и ползучесть жизни

Слизь во всех ее проявлениях и истечениях может быть названа «неудобным феноменом». Липкие, тягучие и аморфные субстанции; подрагивающие и упругие сгустки — комки протожизни; вязкие смеси, коллоиды и эмульсии; ил, грязь, топь. С точки зрения привычных для человека способов схематизации восприятия все это — маргиналии жизни, ее отбросы, долгое время пребывавшие также на периферии философии, искусства, литературы или даже науки. Но по мере того как существование лишается своих антропоцентрических иллюзий, вечное возвращение слизи оказывается все более навязчивым и интенсивным. Что если низменная материальность слизи получит права до того бывшие уделом только привилегированных сущностей и материй? Что тогда слизь сможет «сообщить» об устройстве реальности? Книга американского философа Бена Вударда посвящена концептуализации ответа на данный вопрос. Импульсом к этой концептуализации служит сопутствующий склизкому существованию ужас разлитой безындивидуальной жизни, динамика которой делает зыбкими различия между индивидуацией и индивидуальностью, неорганическим и органическим, однородностью и проступающей сквозь нее разнородностью. Формой — «тёмный витализм», согласно которому эти уже-неразличимости впоследствии дифференцируются под действием сил пространства и времени путем распространения сетевой запутанности (вместо сложности), свертывания-развертывания (вместо развития) и повторения (закрепляющего патологию вместо структуры). Материалом — фильмы и литература ужасов (от У. X. Ходжсона и Г. Ф. Лавкрафта до Томаса Лиготти), натурфилософия XIX века, графические романы, спекулятивный реализм, современная наука, а также видеоигры.

Бен Вудард

Философия / Образование и наука
Нечто. Феноменология ужаса
Нечто. Феноменология ужаса

Используя темы и образы пустых космических пространств, мрака и холода, экстремальных для жизни условий, ископаемых и археологии, а также опираясь на идеи таких философов, как Э. Гуссерль, Э. Левинас, М. Мерло-Понти, чьи построения разбираются путем рассмотрения боди-хоррора 50-80-х годов (от В. Геста и Р. Бейкера до Дж. Карпентера и Д. Кроненберга), современный британский философ Дилан Тригг разрабатывает свой проект не/человеческой феноменологии, призванной продемонстрировать возможности феноменологии мыслить иное и чужеродное за пределами якобы неразрывной для нее связи бытия и мышления. Тем самым появляется возможность говорить не только «от имени нечеловеческих сфер», но и дать «не/человеческому в человеческом говорить за себя». Не/человеческое — странное и пугающее переплетение человеческого и нечеловеческого — последовательно проводится через несколько стадий осмысления в качестве истока нашего тела: чуждость истока и его космическое происхождение, сопровождамое чувством вселенского ужаса; темнота истока и его «рассеянность» относительно субъекта как сокрытость в населенной призраками прошлого и пронизанной жутью ночи с присущей ей анонимной материальностью; телесная плоть как исток, демонстрирующий, что самая близкая нам вещь, собственное тело, оказывается одновременно самым далеким от нас нечто; и, наконец, сама плоть, «расползаясь» за пределы тела, понимается как онтологическое начало, которое возвещает о пришествии анонимной материальности в космическом масштабе — сразу и соединяющей и разделяющей вещи этого мира. Ужас, таким образом, «обретается не в предстоящем вымирании, но в предшествующем нам истоке».

Дилан Тригг

Философия / Образование и наука
Weird-реализм: Лавкрафт и философия
Weird-реализм: Лавкрафт и философия

Невозможно спорить с тем, что к началу третьего тысячелетия писатель «бульварных ужасов» Г. Ф. Лавкрафт стал культовой фигурой. Из его мифов была воссоздана вселенная вселенных любого мифотворчества в современной культуре. Сложно спорить с тем, что Лавкрафт является великим американским писателем. Наряду с По, Торо, Меллвилом, Твеном, Уитменом и др., его произведения с 2005 года входят в «Библиотеку Америки». Но разве все это не влияние духа времени? Сопоставим ли Лавкрафт по своему стилю с такими писателями, как Пруст и Джойс? Американский философ Грэм Харман отвечает: «Как минимум». И если господствующей фигурой предыдущей философии (во многом благодаря Хайдеггеру) был «поэт поэтов» — Гёльдерлин, — то фигурой новой, реалистической философии должен стать Лавкрафт. Прочтение Харманом Лавкрафта интересно сразу в нескольких смыслах. Во-первых, речь идет о демонстрации своего рода стилистической прибавочной ценности, которая делает невозможной сведение рассказов Лавкрафта к их буквалистскому прочтению и за которой стоит неповторимая техника писателя. Во-вторых, эта техника связывается с лавкрафтовским умением выписывать в своих произведениях зазоры, соответствующие четырем базовым напряжениям собственной, объектно-ориентированной философии Хармана. Наиболее характерны здесь — аллюзивность (намек или серия намеков на тёмные, скрытые и не сводимые ни какому описанию реальные объекты вроде статуэтки Ктулху или даже Азатота, «чудовищного ядерного хаоса») и кубизм (язык намеренно перегружается избыточностью планов, срезов и аспектов описываемого объекта, например антарктического города в «Хребтах безумия»). И в-третьих, вопреки формализму любого рода, нельзя забывать, что Лавкрафт — это прежде всего писатель ужасов и порождаемые им каскады аллюзий и нагромождения вычурных описаний ведут нас к маняще-пугающим сторонам реальности.

Грэм Харман

Философия

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука