Динамит для сеньориты

Тот же страх попасть в плен и мысль о самоубийстве (правда, чужими руками) преследует и Кашкина, причем тоже навязчиво, до такой степени, что окружающие говорят о расстройстве его психики. Та же мысль есть и у Джордана. Весь роман пронизывает тяжелая атмосфера страха смерти (одно название чего стоит!) и агрессивности. Грызутся все — от мужа с женой до высшего командования. Даже в отношения Марии и Джордана автор не удержался и бухнул дегтя. Четыре психиатра, с которыми я консультировался, без малейших колебаний сказали, что навязчивое отрицание убийства принадлежит самому автору. Впрочем, теперь это видно и неспециалисту. Психоаналитический взгляд на эту черту Хемингуэя приводит к выводу, который покажется вам парадоксальным, но не спешите отвергать его сразу: сознательное отрицание убийства тем сильнее, чем сильнее бессознательное желание убивать. Навязчивое же отрицание убийства говорит о навязчивом бессознательном желании убивать. Человек — чрезвычайно агрессивное существо. Ни одно другое животное не убивает себе подобных в таких невообразимых масштабах, как человек. Нет, наверное, на земле человека, который не видел бы военных фотографий сотен трупов. А вы видели когда-нибудь хотя бы десять убивших друг друга волков или гадюк? Обычный уровень агрессивности наряду с другими свойствами человеческой психики — необходимое условие в борьбе за существование. Но когда агрессивность в силу каких-то аномалий развития превышает норму, сознание (если оно достаточно развито) включает механизм подавления в форме, например, повышенного страха крови, навязчивостей и т. п. Здесь чаще всего сказываются психические травмы детства, но бывают причины повышения агрессивности и в старшем возрасте, например травматические неврозы, психические травмы интимной жизни и т. д. Лучшая иллюстрация тому — биография Хемингуэя, рассмотренная нами с позиций психоаналитической теории.

Детство его протекало в условиях сильного подавления мещанством, ханжеством и религиозностью родителей, вызывавшими отпор и протест ребенка. Лишенная возможности выражения, эта реакция мальчика подавлялась его сознанием, вызывая аномальный рост бессознательной агрессивности (а могла вызвать и невроз), которая увела восемнадцатилетнего Хемингуэя из ненавистного дома. Но увела не в даль тихой живописной фермы, не в тишь маленького мирного городка. Еще не окрепшие силы сознательного сопротивления внутренней агрессии привели его в ряды добровольцев на Первую мировую войну. Убивать! Возможно, там его душевное равновесие и восстановилось бы (не случайно убийцы, за исключением больных, на редкость уравновешенные люди), но ему снова не повезло. Тяжелое, полученное им ранение хоть и было излечено, но не пощадило уже деформированную психику молодого человека — травматический невроз. Этот букет дал уже полновесное психическое заболевание, потерю сна, панический страх насильственной смерти как защитную реакцию сознания на возросшее бессознательное желание убивать. С годами острота болезни сгладилась, перелилась в иные формы. Хемингуэй страстно отдается охоте на крупных хищников, а мучающие его мысли о смерти выплескиваются на бумагу. «От многого я уже освободился — написал про это», — говорит Хемингуэй о себе. Но уже поздно. Ничем не исправить травмированную в детстве и юношестве психику, и этот, по выражению некоторых советских литературоведов, «агрессивный индивидуалист», известный литератор, который мог выбрать для своей работы любую точку земного шара, мчится, да и не может не мчаться, туда, где льются потоки крови — в охваченную гражданской войной Испанию. Но он уже не восемнадцатилетний юноша. Преступность убийства достаточно им осознана и вступает в тяжелый конфликт с бессознательной агрессивностью. В результате наступает защитная реакция — депрессия, спасаясь от которой Хемингуэй пьет. Однако алкоголь неизбежно снижает уровень внутренней цензуры. Несколько раз он бросает перо, хватает винтовку и стреляет, стреляет, стреляет… Да, ему уже не восемнадцать. Сознание тяжкого преступления мучает писателя, рождая знаменитые страницы, которые принимают на себя и его агрессию, и его сопротивление ей. Когда же исчерпаны и эти резервы самозащиты, раздается последний в жизни Хемингуэя выстрел.

Таковы, на мой взгляд, особенности личности автора, сильно исказившие отображенные в романе «По ком звонит колокол» реальные события и реальных людей.

Глава 4. Как это было

Итак, Мамсуров во всем сознался: и в том, что встречался с Хемингуэем, и в том, что рассказал ему об отрядах и диверсиях, и в том, что обманул его. Теперь вы можете упрекнуть меня: «Мы так и думали, что это он, а вы написали — “напрасно, не он”». А я и сейчас это повторю: не он, несмотря на его (не слишком ли легкие?) признания. К этому мы еще вернемся.