Динарская бабочка

— Дон Клементе, — продолжил лысый молодой человек, протирая окуляры, был в делах по горло и жил, можно сказать, в самолете между Римом и Константинополем, вынуждая ее вести светский образ жизни. Донна Одилия предпочла бы одиночество, ей не нравился Рим с его суматохой, она ненавидела каждого, кто имел отношение к искусству. Она хотела иметь детей, много детей, но он был против. Вы говорите, она занималась живописью? Странно. И вот еще что: среди тех, с кем якшался муж, было слишком много политиков, слишком много партийных начальников. А она в то время, когда я с ней познакомился, — надеюсь, вы меня понимаете, как раз… как раз…

— Что как раз? — насторожились оба полицейских в штатском и ободряюще подмигнули очкастому.

— О, ничего предосудительного. Это я так, к слову пришлось. Короче говоря, дон Клементе был неподходящей парой для такой тонкой женщины. Последовало официальное прекращение сожительства, но супруги продолжали жить под одной крышей. Вскоре решение о прекращении сожительства было отменено, хотя к тому времени они разъехались. Одилия перенесла сильный нервный шок. Думаю, доктор Пинцаути очень помог ей тогда.

— Может, хотел получить ее назад? — спросил господин в панаме, макая фасолевые стручки в соль.

— Надеюсь, нет. Скорее, им двигало желание вырвать ее из лап деспота Капонсакки, который еще при ней путался с одной машинисткой. Снова сойтись с Пинцаути означало бы угодить из огня да в полымя.

— Вот это баба! — вырвалось у одного из полицейских.

— Поднимаются, — объявил его коллега, показываясь над поверхностью пола после того, как спустился почти до середины винтовой лестницы. — Они идут на концерт в «Комунале». Я слышал их разговор перед афишей, которая висит внизу.

— Дирижирует маэстро Остенвальд, — уточнил тот, что был знаком с миссис Бедфорд. — Хороший концерт.

— Для тех, кто разбирается в музыке, для таких, как…

— Подтверждаю, — согласился лысый молодой человек. — Значит, для таких, как я. Ой, простите, вы имели в виду донну Одилию. Но скажите, почему женщины вроде нее вечно достаются мерзавцам, не способным их понять? А мы… я…

— Вот она, — объявил из глубины коридора господин, осмелившийся назвать ее Бертой. — Интересно, кто это с ней в сером костюме? Может, дон Клементе?

— Дон Клементе существует сам по себе, дорогой синьор. К тому же я думаю, что уговор насчет субботы относился только к первому мужу. Спокойной ночи всем. Видеть ее в обществе другого мерзавца было бы выше моих сил.

SLOW CLUB

Я решил вступить в Slow Club[115], отделение которого открылось и в нашем городе, и подал заявление о приеме в его члены. Сообщая данные о себе, я указываю, что хожу пешком, что у меня нет машины и водительских прав. Дело в том, что «изнурительной современной жизни» Клуб противопоставляет не таблетки, не порошки, не успокоительные капли, а исключительно анахронистический образ жизни. Штаб местного отделения занимает небольшую виллу, отдаленно напоминающую виллы Палладио; телефона нет, диапазон стиля, в котором обставлены помещения, простирается от Тюдора[116] до Бидермайера[117]. Отопление дровяное, газеты приходят с опозданием в несколько лет, чего удалось добиться в результате долгих переговоров с руководством разных учреждений и значительного увеличения стоимости доставки. Секретарь, показывающий мне здание, обращает мое внимание на то, что самый свежий из портретов на стенах — портрет прекрасной Отеро[118], а самый молодой поэт, допущенный в библиотечное собрание — бессмертный Баффо[119]. В читальном зале поражают старинные эльзасские часы с кукушкой. В баре можно получить только отвар ромашки, цветочный чай, мандариновый пунш. Из игр разрешаются шашки, лото и гусек; никаких шахмат, поскольку они требуют чрезмерной умственной активности. В «Тихоход» не принимаются женщины; в приеме отказывается также тем, кто много разговаривает и усиленно поучает других — например, офицерам и священникам.

Пока я любуюсь переплетом подшивки «Иллюстрированной сцены», до моего слуха долетает негромкий разговор нескольких членов клуба. Часть его мне удалось запомнить.

Первый участник разговора:

— Коллега Уиккерс из Чикагского отделения, который изучает жизненный ритм улиток, рассказывал мне, что его нельзя сравнить с нашим. Если бы улитка могла увидеть нас целиком, она все равно заметила бы только след, похожий на шлейф реактивного самолета, но не сумела бы разложить этот след на движение и звук. Уиккерс отправил нам свои труды отсроченной экспресс-почтой: не пройдет, полагаю, и двух лет, как они пополнят нашу библиотеку.

Второй участник разговора: