Сомнения в достоверности Ярославова «ряда» высказал еще С.М. Соловьёв, в докторской диссертации «Об отношениях между русскими князьями Рюрикова дома» (1847) связавший его появление с политической обстановкой конца XI в.[326]
Со времени появления «Разысканий о древнейших русских летописных сводах» А.А. Шахматова (1908) этот текст считался результатом работы составителя «Первого Печерского свода» Никона[327], ставшей реакцией на междукняжеский конфликт 1073 г., в результате которого Изяслав Ярославич был вынужден оставить киевское княжение и уйти в Польшу. Позже Л.В. Черепнин не без оснований попытался связать его появление в летописной традиции с составлением «Начального свода» в конце XI в.[328] В пользу этого предположения свидетельствует текстуальное и сюжетное сходство статьи 1054 г. со статьей 1093 г.,[329] рассказывающей о кончине Всеволода Ярославича: «Сей благоверный князь Всеволод был с детства боголюбив, любил правду, оделял убогих, воздавал честь епископам и пресвитерам, особенно же любил черноризцев и давал им все, что они просили. Он и сам воздерживался от пьянства и похоти, за то и любим был отцом своим, так что говорил ему отец его: “Сын мой! Благо тебе, что слышу о твоей кротости, и радуюсь, что ты покоишь старость мою. Если Бог даст тебе получить стол мой после братьев своих по праву, а не насильем, то, когда Бог пошлет тебе смерть, ложись, где я лягу, у гроба моего, потому что люблю тебя больше братьев твоих”. И сбылось слово отца его, сказанное ему. Получил он после всех своих братьев стол отца своего, по смерти брата своего, и сел княжить в Киеве»[330]. Интересно, что в «Чтении» Нестора, где также упоминается о кончине Ярослава, организация его похорон в храме Св. Софии приписывается старшему сыну Изяславу Ярославичу[331], тогда как в летописной традиции внимание акцентируется на Всеволоде Ярославиче. Общей для статей 1054 и 1093 гг. тенденцией является желание летописца подчеркнуть легитимность вокняжения Всеволода на киевском столе в соответствии с порядком «старейшинства». Но придание этому порядку наследования киевского стола статуса политической доктрины поставило на повестку дня вопрос о легитимности прав на киевский стол самого Ярослава, которое провозглашалось и памятниками Борисоглебского цикла. Кто-то из редакторов Начальной летописи нашел выход из положения, написав в конце статьи 1054 г.: «Жил же он всех лет 76», что позволило продемонстрировать старшинство Ярослава перед Святополком. Но наука внесла в эту конструкцию некоторые коррективы. Как было установлено анатомическим исследованием останков Ярослава Мудрого, проведенным в 1939 г. советскими антропологами Д.Г. Рохлиным и В.В. Гинзбургом, возраст, сообщаемый в летописной статье 1054 г., оказался несколько завышен (по заключению В.В. Гинзбурга не превышал 66 лет), поэтому некоторые из биографов киевского князя сегодня относят его рождение к первой[332] и даже ко второй половине 980-х гг.[333] После проведения экспертиз останки князя в 1940 г. были возвращены в Киев и, по официальным данным, хранились в фондах Софийского музея. 9 апреля 1964 г., согласно «Акту вскрытия саркофага Ярослава Мудрого в Софии Киевской», останки князя были упакованы в специальный дубовый ящик и положены в саркофаг в присутствии специальной комиссии. В 2009 г. была предпринята попытка повторного изучения останков Ярослава, однако при проведении экспертизы выяснилось, что останки, находящиеся в саркофаге Софийского собора, являются женскими скелетами двух разных эпох. В силу этого вопрос точного определения возраста Ярослава остается открытым.