Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

Я знавал старика-далекарлийца, который пользовался выражением: «Сущая отрава, но бывает и хуже». Рекомендую еще одно выражение для подобной ситуации: «Вполне съедобно». Несколько странная с точки зрения дам «похвала» связана, разумеется, с харчем, каким в первую очередь сильный пол потчевали в старину на военной службе или — позднее — батраков и поденщиков в общих столовых.

Жаль, если новые поколения шведских граждан не продолжат эту манеру пугать робеющую хозяйку или хозяина, прежде чем она или он смекнут, что это был комплимент; хотите верьте, хотите нет, но есть вполне симпатичные способы показать человеку, что он ничуть не лучше других.

Со своими интересами, чувством долга, вечной лояльностью и сухим юмором Густав Адольф в определенном смысле был вековечным шведским провинциальным учителем, человеком твердых правил. Правда, на самом деле такого рода благородные провинциальные учителя встречались не чаще, чем интеллектуальные английские джентльмены; сам тип больше известен, чем распространен, хотя автор данной книги некогда два года учился у именно такого неподкупного провинциального учителя.

Густав VI Адольф был и изысканным английским джентльменом: увлеченным и весьма сведущим любителем весьма изысканной дисциплины, а именно археологии, страстным рыболовом — опять же изысканным способом ловил в горах на муху форель; далее, он, как и его отец, обожал теннис и играл очень и очень неплохо, но из лояльности (ну вот, снова-здорово) в соревнованиях не участвовал; совершенно по-английски был одержим садоводством — действительно часами ползал на коленях по земле, приводя в порядок клумбу, а бедняга адъютант, избравший военную карьеру не затем, чтобы елозить на карачках по сконской земле в Софиеру [77], поспешно вспоминал про какую-нибудь срочную канцелярскую работу. Монарх при этом милостиво улыбался: такое случалось не первый раз.

Англофильство выражалось не только в упомянутых хобби, в число которых входило и весьма умелое коллекционирование шведской графики и старинного китайского фарфора, в каковом он определенно знал толк; в двадцатые годы он даже побывал в Китае. Восточноазиатский музей — красноречивое тому подтверждение.

Возможно, его проанглийская ориентация — реакция на истерический сверхпатриотизм немки-матери Виктории. По крайней мере мы знаем, что перед Первой мировой войной она жаловалась на «вольнодумство престолонаследника». Обе его жены были родом из Англии, дочери высоких военных чинов. 9 апреля 1940 года, когда нацисты оккупировали Норвегию и Данию, он сказал: «Никогда мы не станем целовать прусские сапоги!» И сожалел, что, будучи кронпринцем, не мог столь же открыто и однозначно занять позицию, как принц Евгений и принц Вильгельм, которые демонстративно вращались в антинацистских кругах.

Смеялся он весело и заразительно. Но тем юмором, какому свойственна способность украдкой усмехаться себе под нос, не обладал, и можно поспорить, типично ли это для королей из дома Бернадотов или для королей вообще. Но когда «Бландарен» [78]по созвучию переиначивала «инкогнито» короля-археолога в зарубежных поездках — граф (greven) Грипсхольмский на копатель (gr"avling) Грипсхольмский, — он находил это забавным. Король смеялся, а монархисты доходили до белого каления, когда сей каламбур цитировался в «Дагенс нюхетер». Король с удовольствием читал «Грёнчёпингс веккублад»; предположительно ежедневное общение с двором придавало газете особую содержательность. Он умел хорошо излагать свои мысли. Услышав, что Херберту Тингстену [79]не по нраву Бог, короли, священники, военные, дипломаты и большевики, король заметил: «Последнее кажется мне смягчающим обстоятельством».

Кстати, подобно финансовому королю Маркусу Валленбергу, он принадлежал к старому поколению стокгольмцев, которые произносили «drottningen (королева)» как «dronningen».

Он соблюдал дистанцию и, пожалуй, был несколько застенчив, хотя уже в молодые годы у общественности создалось впечатление, что говорит он лучше и свободнее, нежели отец. «Family man [80]его не назовешь», — сказал после его смерти один из сотрудников, долго находившийся с ним рядом и любивший его, и добавил, что «с королем как отцом говорить было не так-то легко, ибо он обладал странной способностью упрямо увиливать, если что-то приходилось ему не по вкусу». Тот из детей, кто сказал, что отца больше заботили неодушевленные вещи, нежели люди, имел в виду, наверно, то же самое.

По складу ума он был трезвый рационалист, и гуманитарные науки забавляли его. Разговоры за обедом частенько дополнялись заданиями из энциклопедий, лежавших под рукой в ящиках буфета вместе с «The Oxford Dictionary» [81]и этимологическим словарем Хелльквиста, справочником, который должно иметь в любом шведском доме, пока более современный труд о происхождении шведских слов не придет ему на смену.