Династия Одуванчика. Книга 1. Милость королей

В ярости он направился в женские покои, решив, что, видимо, одна из жен Мокри устроила скандал – возможно, пыталась его оклеветать. Захватив дворец, он даже не входил на женскую половину, но, как уже не раз убеждался, проявление доброты часто ведет к неприятностям.

Едва завидев приближающегося гегемона, служанки указывали ему путь, а сами разбегались, словно испуганные кролики, так что Мате приходилось самому открывать двери.

Наконец он пинком распахнул очередную дверь и остановился на пороге.

У стены сидела Мира и вышивала.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как они в последний раз разговаривали. Придворные дамы не знали, что делать, потому что не понимали, утратила Мира благоволение гегемона или нет. Отправившись в поход на Волчью Лапу, Мата оставил Миру в Сарузе.

Она посмотрела на его удивленное лицо, и на ее губах появилась улыбка.

– Я вижу, они решили ничего вам не говорить, чтобы вы сами все увидели. О, придворные! Они не знали, захотите вы со мной встречаться или нет, так что нашли мудрое решение.

Ее жизнерадостный голос успокоил Мату. Мира вела себя так, словно между ними ничего не произошло.

– Не стойте там: вы загораживаете мне свет. Присядьте, пожалуйста. Я приехала кое-что вам рассказать.

«В ней что-то изменилось, – сообразил Мата. – Она пришла к какому-то решению». И выпалил:

– Ты меня оставляешь?

Как только слова слетели с губ, Мате показалось, что вопрос глупее некуда: какое это имеет для него значение? Он мог выбрать любую из огромного количества женщин, моложе и красивее Миры, однако нравиться хотел именно ей, хотел, чтобы она сама пришла в его постель, попросила прощения за свою дерзость и невежество, признала, какой он великий правитель, какой глубокий след оставит в истории мира.

По правде говоря, с того самого дня, как Мира сказала, что думает о его прославленных победах, он видел себя только ее глазами: излишне жестоким, грубым и незначительным.

– Нет, вовсе нет.

Мата с облегчением опустился на подушку рядом с ней.

– Во-первых, я хочу поговорить о моем брате.

Мата ждал.

– Мне снились кошмары, в которых он спрашивал, удалось ли вам осуществить свои мечты.

Лицо Маты дрогнуло.

– Но в последнее время кошмары прекратились. Тогда я подумала, что его душе не хватает энергии, и попросила купца, отправившегося в Пан, воскурить благовония и принести жертвы на могиле Мадо. Он вернулся и рассказал мне, что плита на его могиле самая большая на всем кладбище и что вы приказали солдатам гарнизона класть на нее свежие хризантемы каждый день. Более того, вы велели поступать так со всеми могилами восьми сотен солдат, которые последовали за вами с Туноа и погибли в сражениях. Это щедрый поступок.

Мата промолчал, и Мира отложила пяльцы.

– Во-вторых, я хочу показать вам это. – Она встала, подошла к маленькому походному сундучку, стоявшему в углу, и вернулась с предметом, завернутым в ткань.

– Что это?

Мира молча передала ему сверток, и Мата, развернув его, обнаружил костяной кинжал, однажды он уже видел такой рядом с мертвым телом дяди. Туфи с прискорбием сообщил ему, что кинжал принадлежал принцессе Кикоми, любовнице Киндо Мараны и убийце Фина.

– Ваши враги хотят использовать меня, чтобы добраться до вас.

Мата смотрел на нее и не понимал, что чувствует. Неужели предательство будет сопровождать его всю жизнь?

– Однако мне надоело быть инструментом в чужих руках, – продолжила Мира. – Я хочу жить так, как мне нравится.

Мата бросил кинжал на пол, резко развернулся и вышел из комнаты.

Мира вернулась к вышиванию.

Теперь ее стиль стал более абстрактным, полным энергии и намеков, а не отображением реальности. Несколько резких стежков, дающих лишь представление об очертаниях, показывали Мату на фоне случайных линий и хаотических цветных пятен; тщательно созданный мир распадался на глазах. Она вышивала звездные вспышки, исходившие от него: в равной степени вращающиеся мечи и цветущие хризантемы. Мате казалось, что он увядает в ее руках, превращаясь из реальности в легенду.

Он вставлял в изящные рамки каждый из вышитых ею платков и дарил тем, кто доставлял ему удовольствие или совершал достойный поступок. Его командиры и советники соперничали между собой за то, чтобы получить вышивку Миры, символ уважения гегемона. Казалось, Миру все это забавляло, однако вовсе не интересовала дальнейшая судьба ее работы.

Однажды Мата вернулся в конце очередного дня сражений, утомленный, пропахший кровью и смертью, и, не потрудившись вымыться, сразу направился в покои Миры.

Сохраняя неизменное спокойствие, она спросила, не хочет ли он остаться и с ней пообедать.

– Моя служанка согреет воды для ванны, а я приготовлю на пару карпа, которого купила сегодня на рынке. Вы ведь давно не пробовали блюд Туноа?

В предложении Миры остаться не было покорности или соблазна. Она не попросила его рассказать о подвигах на поле сражения, не выразила восхищение доблестью или силой, а, как всегда, перечислила самые простые вещи, которые они могли разделить.