Молодой человек двадцати пяти лет, который стал единоличным правителем Египта в 283 или 282 году до н. э., известен в истории под именем Птолемея Филадельфа. Это прозвище он никогда не носил при жизни. Он был известен современникам как просто Птолемей, сын Птолемея. Имя Птолемей еще не звучало для них как династическое, которое будет носить множество царей. Им случайно оказался назван македонский полководец, которому выпала необычайная удача сделаться царем Египта, и затем оно стало именем его сына. Возможно, в то время никто не думал, что все цари этой династии, если она продолжит править Египтом, должны обязательно зваться Птолемеями. В династии Антигона использовалось несколько царских имен — Антигон, Деметрий, Филипп; Селевка — сначала два имени: Селевк и Антиох, потом прибавились Деметрий и Филипп, чтобы показать, что в жилах селевкидских царей тоже течет кровь Антигона. Вполне может быть, что все первые цари династии Птолемеев назывались по имени основателя по чистой случайности, и лишь потом это превратилось в неизменное правило[88]
.Птолемей-сын по характеру весьма отличался от Птолемея-отца. Смягчение нрава, которое заметнее проявилось в некоторых царях более позднего времени, уже обнаружилось в сыне старого македонского полководца, для которого был характерен крутой нрав. Это напоминало контраст между Давидом и Соломоном, между блистательным сластолюбцем с интеллектуальными интересами и художественным вкусом и воином, которому он пришел на смену. Образованием Птолемея руководил Стратон, один из главных представителей школы Аристотеля, и, несомненно, внимание, которое уделяли Аристотель и его ученики научным занятиям, способствовало живому интересу Птолемея II к географии и зоологии. Однако египетский климат, видимо, еще не успел испортить крепкую македонскую породу во втором Птолемее, как это случилось с последующими царями. Он был светловолос[89]
, явно европейской внешности, скорее всего, полный и румяный; у царей этой династии определенно наблюдалась наследственная тенденция толстеть во второй половине жизни. Некоторая телесная слабость или, быть может, слишком внимательная забота о своем здоровье внушила ему отвращение к физическим нагрузкам[90].