Немного пройдя вперёд, Пак понял, в каком именно направлении стекается весь этот люд и с улыбкой на лице он продолжил идти. Когда спины перестали быть зрительным заслоном, открылся вид на одного человека, что неуклюже шёл против течения. Но судя по ране на голове, его неуклюжая походка явно не была следствием чрезмерного употребления алкоголя.
– Насильник! Насильник! – кричали люди и кидались в него камнями.
– Ясно, так и знал, что это самосуд, – прокомментировал Пак. Далее он задал вопрос одному из местных агрессоров: – Кого он изнасиловал?
– Вон ту девушку! – резвым кивком указал тот. – Не помню, как её зовут!
– И ты готов убить насильника даже не зная имени той, за кого ты воспеваешь правосудие?
Ничего не ответив, этот праведный воин поднял камень и швырнул в цель. Снаряд попал ровно в челюсть и выбил её, однако она осталась в пределах головы благодаря коже и мышцам. Что-то болезненно промычав, насильник в полуобморочном состоянии пошёл куда-то правее: он был практически без сознания, поэтому его скромный по всем меркам отход являлся подобием избегания угрозы.
Ещё один камень прилетел, с другой стороны. Он оставил на голове уродливую гематому, а взъерошенный пучок волос ещё больше отмечал деформацию. Кровь не торопилась течь из этого места, однако показалось, что оттуда выпал кусочек мозга.
– Не я… Я, люди… вы тоже люди… – послышалось что-то более внятное из его бормотания.
В качестве ответа прилетел ещё камень, что заставил его замолчать. Походка стала почти падающей. Потом снова камень – его кинул ребёнок.
Кто-то из людей поднял камень побольше и с оскалом на зубах швырнул в насильника. Этот заряженный гневом снаряд попал точно в висок и успешно передал эту эмоцию. Приняв её, насильник в очередной раз почувствовал на своей ране чужую волю; эта воля несла в себе только один смысл: убить, пресечь его существование, завершить его жизнь. “Я для них не просто чужой, но также и моя жизнь для них чужая”.
После такого удара у него не было возможности: отойти от угрозы, поскольку сила праведного камня вышибла все прочие направления, осталось только вниз. Человек упал.
Затем каменный град стал более интенсивным.
– Хмм! Вот оно! Правосудие в действии!.. – произнёс Пак, опять разговаривая с местным агрессором. – Возможно, с человечеством ещё можно что-то сделать… Самосуд – это конечно не суд, но когда коллективная агрессия соединяется со страхом и бьёт по конкретным элементам, то из этого тоже может получиться утопия с полным отсутствием преступности. Так как слова и действия будут за большинством. За людьми. Толпа – есть судья и правительство, а нечисть надо истребить… Эта ваша казнь напомнила мне один случай. Как-то раз мне тоже устроили засаду, только она какая-то уж слишком неадекватная была. В общем, захожу я в подъезд, и они давай меня гранатами закидывать, будто камнями… Хм, дебилы б*я.
Казнь продолжалась. Очередной ребёнок поднял булыжник, что было довольно необычно для его худощавого телосложения. Далее – тяжёлое и твёрдое с характерным звуком плюхнулось на мягкое. Ноги вздёрнулись, словно через них прошёл мощный электрический разряд. После продолжила дёргаться лишь одна нога, но менее интенсивно. Со временем и она затихла.
Примеру ребёнка последовали и взрослые. К телу подошёл бородатый мужик и “отлепил” булыжник от останков лица насильника. Среди этого месива прослеживался глазной белок; только это напоминало, то чем оно было ранее. И этот мужик с безумными глазами швырнул булыжник в это месиво. Ноги и руки вновь вздернулись, несмотря на то, что насильник уже был мёртв. Смертельная боль продолжала руководить телом, даже когда сам человек умер, словно эта покрывающая человеческое естество боль всякий раз воскрешала его на пару секунд.
Но казнь трупа продолжалась. Видимо люди излили ещё не всё своё внутреннее дерьмо. И дальнейшие действия, что были предприняты относительно этого, когда-то такого же человека, даже заставили Пака испытать некое чувство дискомфорта. Ему отрезали член и затолкали в рот. А некоторые “праведные мужи”, начали глумиться над трупом и предпринимать против него агрессивные действия сексуального характера.
– Кажется, вы ребята слегка перегибаете палку, – немного упрекнул Пак. – Если в обществе появляется преступный элемент, то его надо просто устранить, холодно и наверняка. Но ведь это не значит, что и самим нужно сходить с ума… Правда, я сам так частенько делаю, хм-хм-хм…
Из-за мысли, что дело идёт к завершению Пак с улыбкой на лице начал непринуждённо осматривать окрестности. И он заметил ту девушку, из-за которой непосредственно и произошёл весь сыр-бор.
Она всё ещё стояла и смотрела на казнь этого трупа. Её глаза были дикими и из них, почти незаметно текли слёзы. Руки закрывали рот, и она вся дрожала…
Рассмотрев эту девушку ещё добрые тридцать секунд, улыбка Пака сошла на нет; медленно и безвозвратно…
Вскоре он плавно развернулся и ушёл. Сохраняя это абсолютно нейтральное выражение лица, он проследовал вплоть до автобусной остановки.