Динка

Никич долго ворчит и жалуется, а Марина ласково, терпеливо успокаивает его, потом беседа их становится веселее, из брезентовой палатки доносится смех…

Марина обязательно приходит к Никичу после того, как он сильно выпьет. Она уже знает, что старик сидит и мучается угрызениями совести, что он ждет ее, чтобы излить ей душу и получить необходимое успокоение.

«Была уже мама или не была?» - заглядывая через забор, соображает Динка. И, судя по тому, что Никич насвистывает песенку и бодро перебрасывает к верстаку какие-то дощечки, Динка убеждается, что мама была. Отодвинув помеченную красным крестиком доску в заборе, она быстро шмыгает в сад и бежит к палатке.

Динка любит поговорить с дедушкой Никичем. Никич для нее не просто взрослый человек, а старший товарищ. Во всяком случае, он скорее старый, чем взрослый, а Динка давно уже знает, что взрослые не умеют хранить детские тайны и всякое откровенничание с ними почти всегда кончается неприятностями. Во-первых, взрослые люди всего боятся. Боятся драки, боятся лазить в чужие сады, боятся всяких болезней и многого такого, что детям даже не приходит в голову. Все это было бы еще ничего, если бы они не шушукались между собой и не принимали своих мер, как они любят выражаться. Дедушка Никич не любит шушукаться, и никаких мер он никогда сам не принимает, поэтому с ним легко говорить о всяких вещах. Конечно, не о главных делах, потому что он может ими заинтересоваться и что-нибудь посоветовать маме. Недаром мама иногда говорит: «Надо посоветоваться с Никичем». Но, может быть, это о чем-нибудь другом…

Динка подкрадывается к дедушке Никичу, тихонько кукарекает за палаткой и, довольная собой, усаживается на старый пень. Старик дружески кивает ей головой, продолжая свою работу.

- Ну, пришла-появились? - спрашивает он через секунду.

- Появилась, - говорит Динка и с любопытством разглядывает на носу деда красные ниточки.

- Пришла и молчишь, - недовольно бурчит Никич, бросая на девочку быстрый взгляд. - Чего сотворила спозаранку? - спрашивает он, прилаживая дощечку на верстак.

- А ты что вчера сотворил? - фамильярно интересуется Динка. - Мама говорила - у тебя болезнь, а я знаю, что ты опять пил водку!

Никич дует в рубанок, вычищает пальцем застрявшие в нем стружки и молчит.

- Лина сказала, что ты лежишь, как Адам. Что это значит? - спрашивает Динка.

Никич бросает рубанок под верстак и присаживается на кучу досок.

- А вот… что это значит! - Он дергает ворот старого, рваного пиджака и показывает Динке выглаженную, но штопаную, ветхую рубашку. - Все пропил…

Динка с сочувствием смотрит на худую, щуплую фигуру Никича, на рубашку, на рваный пиджак. Ей хочется утешить старика.

- Так это ведь только вещи. А мама говорит, что из-за вещей стыдно сильно расстраиваться; надо расстраиваться, если с человеком что-нибудь случится, серьезно говорит она.

- Твоя мама - ангел, а живем мы на земле. И всякая вещь стоит денег, а денег у нас нет. Кто их зарабатывает? Одна мама. У меня вот руки дрожат… Хотел полочки сделать с резьбой, на дачах купили бы сейчас, а вот не могу… Пальцы не слушаются. - Он кладет на колени худые руки и шевелит узловатыми, вздрагивающими пальцами.

- Подожди… Может, занозы у тебя? - деловито осведомляется Динка. - В меня один раз стекло влезло, так тоже руки дрожали, пока не выдернула.

- Нет, что уж тут гадать… - вздыхает Никич. - Это все от этой пакости от водки.

- Вот какие мы с тобой недотепы! - усмехаясь, говорив Динка. - У тебя руки дрожат, потому что ты старый, а меня двое мальчишек бьют, потому что я маленькая.

- Как это понимать - бьют? - удивляется Никич.

- Ну, просто бьют, - пожимает плечами Динка.

- А зачем ты с ними играешь? - строго допытывается старик.

- Я не играю. Они сами по себе дразнят меня и бьют.

- Тебя бьют, а ты молчишь?

- Я не молчу, я тоже бью, но я не успеваю. Они же старше, и потом их двое. Это Трошка и Минька, знаешь?

- Откуда мне их знать? Вот пойду с тобой, так узнаю.

- Ну нет! Ты со мной не ходи! - живо протестует Динка. - Они еще хуже дразниться будут! Вот, скажут, Макака какой живой труп привела!

- Хе-хе-хе! - добродушно смеется старик. - Ну, ты и скажешь тоже! Где что услышишь, все на свой язык подхватываешь… Хе-хе-хе! Живой труп! Вот дурочка-то!

- Да что ты, дедушка Никич! Ну, кто тебя испугается? И потом, я теперь и сама их побью! А знаешь почему? - Динка взмахивает рукой и кричит в самое ухо старика: - «Сарынь на кичку!» Вот почему! Догадался?

Никич трет ладонью ухо:

- Ничуть. Опять тебе что-то ворона на хвосте принесла, - усмехается он.

- Не ворона, а дядя Лека… А ты что же, про Стеньку Разина не знаешь? - презрительно щурится Динка.

- Нет, погоди! - лукаво грозит ей пальцем старик. - Я-то знаю. А вот ты-то знаешь ли, какие это слова: «Сарынь на кичку!»?

- Я знаю, мне все объяснили. Это просто волшебные слова, Степан Разин всегда побеждал с ними!

- Он-то побеждал, а ты-то едва ли… Хе-хе!

- Почему? - вскакивает Динка. - Я как гикну: «Сарынь на кичку!» - и у меня сразу силы прибавятся! Я тогда кулаком, кулаком! Одного, другого!