Динка

Динка на одну минутку перестала причитать и, подняв голову, с живостью спросила:

- А Чехов? Чехов жив?

- Чехов уже давно умер... - не глядя на нее, ответила Алина.

- Как? Значит, и "Ваньку Жукова"... - Динка схватилась за голову: - Ой, Волженька, Волженька... Сердце у меня разрывается... Все писатели умерли..

- Леня! - в бешенстве крикнул Вася. - Выведи сию минуту отсюда эту плакальщицу! Марш отсюда, безобразница эдакая! - топнул ногой Вася.

Но Леня неожиданно вырос перед ним и, сцепив над переносьем свои черные брови, хмуро сказал:

- А что ж она, хуже других, что ли? Ей тоже жалко... - и, обняв подружку за плечи, молча увел ее в свою комнату.

По коридору застучали каблучки Марины; Вася с облегчением поставил стакан.

- Мама! Мамочка!

Откуда-то из-под руки Лени вывернулась Динка, и все три девочки бросились к матери:

- Умер... Умер...

Марина обняла всех троих, прижалась щекой к их пушистым головам и с глубоким чувством сказала:

- Ну, что ж делать... Он уже был старенький... Он уже не страдает...

Вася молча наблюдал эту сцену, и против его воли какие-то смешанные чувства печали, нежности и глубокого уважения к этой семье охватывали его душу.

- Лев Николаевич оставил нам бессмертную память... Мы будем читать его книги... Все плачут сейчас... Вся Россия... Что же делать, что делать... Люди умирают... А вспомните, сколько погибло революционеров, сколько честных, бесстрашных людей... Сколько гибнет их сейчас в тюрьмах и ссылках...

Марина говорила, и проникновенный голос ее оказывал на девочек тихое, успокаивающее действие.

И когда Мышка, оторвавшись от матери, грустно спросила: "Мамочка, а почему писем от Кати так долго нет?" - Вася на цыпочках прошел в комнату Лени и, схватившись за голову, шепотом сказал:

- Честное слово, Леонид, не удивляйся, если в одни прекрасный день я сяду рядом с этой твоей Макакой и начну причитать: "Ой, Волженька, Волженька..."

Но Леня не расположен был шутить.

- С ними каждый человеком станет, - мрачно заявил он.

Глава шестая

ГИМНАЗИЧЕСКИЕ ДЕЛА И НОВОЕ ЗНАКОМСТВО

С первым снегом Киев сразу похорошел, принарядился. Чистый, стройный, отороченный белым пухом, он, как лебедь, не спеша заплывал в Динкино сердце и неожиданно радовал ее то цветными огоньками на катке, то сказочным Владимирским собором, где отовсюду смотрели на Динку живые глаза святых, а на хорах трогательно и складно звучали молодые голоса.

- Как хорошо там поют, мама! Если бы я была верующая, я все время стояла бы на коленях! - говорила дома Динка.

Неровные, гористые улицы Киева, заснеженные каштаны и стройные тополи, застывший на зиму Днепр - все начинало нравиться Динке... Даже гимназия.

В гимназию она бегала теперь охотно и, потряхивая ранцем на спине, далеко обгоняла сестер. Еще бы! В гимназию Динка являлась, как артист на гастроли. Уже в раздевалке она бойко здоровалась со швейцаром и, прыгая по ступенькам лестницы, торопилась в свой класс. А там уже ждала ее излюбленная публика смешливые девчонки, которые по любому поводу заливались смехом. Иногда с порога класса Динка просто показывала им палец, и они начинали хохотать; только еще завидев Динку, они уже прижимали к губам ладошки и хихикали в ожидании ее веселых штучек. А Динка была изобретательна. Иногда она входила в класс совсем как учительница Любовь Ивановна и, точно как она, мерно помахивая рукой, говорила:

- Слушайте, дети, слушайте! Земля - это круглый шар, и этот шар все время вертится...

- Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! - заливались подружки. - Арсеньева! Динка! Покажи батюшку!

Динка прятала под фартук руки и, выпятив живот, ходила по классу, визгливо восклицая:

- Де-ти мои! Господь бог наградил Давида божественной силой, и слабый Давид победил Голиафа!

Девчонки визжали от удовольствия, а на уроках, когда к доске вызывали Арсеньеву, с ними не было сладу.

- Тише! Тише! - надрываясь, кричала Любовь Ивановна, а Динка, стоя у доски, корчила смешные рожи. - В чем дело, наконец?

Любовь Ивановна с возмущением оборачивалась и встречала удивленный, невинный взгляд Динки.

- Они не дают мне отвечать урок, - скромно жаловалась та.

Знаний, которыми так щедро наделила ее Алина, еще хватало, поэтому Динка не утруждала себя домашними уроками, разве только по русскому, когда задавали что-нибудь писать. По чтению Динка была первой ученицей, память тоже не подводила ее, и Марина, просматривая дневник младшей дочки, с удовлетворением говорила:

- Ну, кажется, наша Динка взялась за ум...

- Конечно. А что же мне, дурочкой быть? - скромно отвечала Динка, продолжая беззаботно развлекаться и развлекать других.

В ее классе было много богатеньких девочек, их провожали в гимназию гувернантки.

- Фрейлейн, застегните мне панталончики, я не могу сама! - дразнила их Динка, к общему удовольствию остальных.

Муха, вцепившись лапками в Динкино плечо и щекоча ей ухо, шептала что-тo, соблазняя на новые проделки.