Динка. Динка прощается с детством

– Ну, дак как поехал пан, так Павлуха пришел к ней. А она уж с полгода в усадьбе жила, и как раз летом это дело вышло. Ну, пришел и говорит: «Велел тебе пан обратно на село идти до своей матки, бо пан жениться поехал, а тебе в награждение корову даст…» Ну, вот так и сказал. А мой Ефим на ту пору в садике у пана дорожки чистил. Только видит он, выбежала Маринка на террасу, и лица на ней нет, белая, как моя рубашка. «Брешешь ты, – кричит, – поганый пес! Брешешь!..»

А Павло ей опять те же слова повторяет… И тут как вскинется она, да как побежит… А мой Ефим и вступился: «Какое ты, – говорит, – имеешь полное право, Павло, такие слова ей говорить? То, – говорит, – дело пана, а не твое, если уж правда, что пан женится!»

Ну, обозлился Павло, хвать у него грабли.

«Геть, – кричит, – отсюда, а то на месте прибью! И смотри, чтобы пану не докладался, а то и костей не соберешь!» Ну а мой Ефим, сама знаешь, он если за правду, так и черта не побоится, хоть режь его на куски!

Марьяна горестно покачала головой:

– Ну конечно, утопилась с горя Маринка…

– А Ефим? Сказал он пану? – лихорадочно допрашивала Динка.

Марьяна горько улыбнулась.

– Сказал, конечно, на свою голову… Не поверил ему пан. Над гробом Маринки поклялся Павлуха, что даже и разговору такого не было… Вот с той поры не берет Павло Ефима в экономию на работу да везде и гадит ему как может. Хорошо, мы тут живем, не на панской земле, а то и вовсе житья бы не было. А за Павлухой и Матюшкины на Ефима взъелись, ведь они с Павлухой родня: Семен Матюшкин да Федор родную сестру за Павлуху отдали. Вот и думай теперь: как это Ефиму об коровах хлопотать, к кому он пойдет? – вздохнула Марьяна. – А бабам что говори, что не говори: верят одному Ефиму, плачут – пойди да пойди…

Динка медленно провела рукой по лбу и закрыла глаза.

– Ах боже мой, боже мой… – тихо пробормотала она, все еще думая об утопившейся дивчине. – Сколько же на свете подлых людей!

Марьяна испуганно охнула, прижала к себе Динкину голову.

– От дурная я! От же дурная! Напугала тебя! Да то уж давнее время, ты не переживай, голубка. Что тут делать, кому какая судьба выпадет…

Но Динка уже пришла в себя, имена братьев Матюшкиных, случайно брошенные Марьяной, напомнили ей об Иоське.

– Марьяна! – быстро сказала она. – Ты слышала что-нибудь о Матюшкиных?

– Да этих богатеев в селе и без Матюшкиных хватает! И все им с рук сходит. А уж эти братья особо вредные! Хотя бы их нечистая сила взяла! – перекрестилась Марьяна.

– Слушай, Марьяна! Ведь это они убили Якова?

Марьяна испуганно оглянулась.

– А ты откуда знаешь? Не велели ваши тебе говорить…

– Я знаю. И про Иоську знаю. Иоську тоже они убили! Слышала ты про это?

– Якого Иоську? – сморщила лоб Марьяна.

– Да сынишку Якова, Иоську!

Марьяна всплеснула руками:

– Ах боже мой! Дите, совсем дите! Дак это не иначе как Матюшкины! Ну звери! Как есть звери! Да как же это он попался им, ведь его бабы в Киев свезли… – запричитала Марьяна.

Но Динка нетерпеливо перебила ее:

– Слышала ты об этом?

– Об Иоське? Нет, не было такого слуху. Ах они звери! Ну вот помяни мое слово, придушит их упокойник. Только они в тот лес ни ногой! Скрипки боятся…

– Да какая там скрипка! Это все бабьи выдумки!

– Э, нет, голубка моя! Мне и Ефим так говорил: брешут да брешут люди! А тут как поехали мы с ним на мельницу да как послушали своими ушами, так и примолк!

– Своими ушами? Скрипку? – недоверчиво переспросила Динка. – Да, может, это филин кричал или еще какая птица?

– Да что ты! На разные голоса-то филин? Скрипка это, и все! Убийцу своего Яков зазывает.

– Ты сама слышала, Марьяна? – дрогнувшим голосом спросила Динка. Перед ее глазами снова встал портрет Катри.

– Ну а як же? И я, и Ефим! Вот хоть у него спроси! Нет, что правда, то правда, не к ночи будь сказано! – быстро перекрестилась Марьяна.

– Ночью? В котором часу? – думая о своем, нетерпеливо тронула ее за рукав Динка.

– Известно, ночью… Днем-то не слыхать вроде. И мы с Ефимом ехали после полуночи.

Марьяна хотела еще что-то сказать, но Динка перебила ее:

– Где Прима?

– Да здесь где-то, на лугу пасется. Я уж говорила Ефиму: на що траву топтать? Трава нынешний год сочная, густая.

– Ну ладно! Иди домой, Марьяна! Я, как стемнеет, спать лягу. И Ефиму меня сторожить нечего! Лягу да усну! Ночь короткая…

– Да, може, и так! Кто тут тронет… Возьми вот молочко, повечеряешь да ляжешь. А то к нам приходи, если скучно тебе одной.

– Да нет! Я возьму Приму, покатаюсь!..