Динка. Динка прощается с детством

– Ой, я так боялась, что она переиграет! – говорит Мышка.

– Ну да! Я знаю меру… – самодовольно улыбается Динка.

Глава 22 Далекие и близкие

О серьезных делах и о дорогих отсутствующих в семье Арсеньевых никогда не говорилось мимоходом, эти разговоры обычно переносились на вечер, когда все были в сборе и никто чужой не мог уже помешать. На хуторе, после отъезда Алины, такие беседы происходили в маленькой опустевшей комнатке, где под окном шелестела ветвями Алинина березка, прямая и тоненькая, как сама Алина. Такая березка росла под окошками и младших сестер – у каждой своя, а под окном Лени – молодой дубок… Эти деревца были посажены в первую осень жизни на хуторе, когда в саду появился неожиданный дорогой гость – «ничейный» дед-отец… С тех пор не раз сгущались над хутором грозные тучи и горькие слезы, как осенние дожди, промывали белые стволы берез. Смерть Никича, арест отца, умирающий в ссылке Костя, прощание с Алиной… Обо всем этом подолгу говорилось и думалось в комнатке старшей сестры.

Здесь все было по-прежнему. Накрытая байковым одеялом узкая девичья кровать, письменный стол, любимые Алинины открытки на стене, ее книжки и учебники на этажерке и всегда свежий букет полевых цветов, смешанный с сухой шелестящей травкой «степное сердце». Осиротевшим сестрам не нужно было напоминать, чтоб они меняли «Алинины букеты», Динка и Мышка делали это сами, и каждая, войдя в комнату на минутку, останавливалась перед увеличенным портретом худенькой большеглазой девушки со знакомой строгой улыбкой.

«Как тебе живется, Алиночка, родненькая?» – безмолвно спрашивала Динка. Но Алина не отвечала на этот вопрос даже в своих письмах. Она ни на что не жаловалась, прорываясь только иногда короткими и страстными словами: «О, как бы я хотела однажды утром проснуться в своей комнатке…» И еще часто, обращаясь к сестрам, она писала: «Цените, цените каждую минутку, каждый шаг, когда вы можете прижаться к маме, целовать ее руки и обнимать друг друга…»

На этих горьких словах чтение письма прекращалось.

– Я поеду за ней! – хмуро говорил Леня.

– Нет, – твердо отвечала Марина. – Она вернется сама или никогда не вернется.

Человек, которого выбрала для себя Алина, никому не нравился, в семье Арсеньевых он всегда казался чужим, случайно зашедшим в их дом.

– Это какой-то «чиновник особых поручений», – насмешливо отзывалась о нем Динка. – И чего он всегда такой накрахмаленный?

Всех студентов и гимназистов, которые собирались на Алинины «четверги», называли просто по имени, но жених Алины, аккуратный молодой человек с прилизанными височками, сразу отрекомендовался Виктором Васильевичем. Может быть, оттого, что он был самым старшим и во время своего жениховства заканчивал четвертый курс университета.

Алина была очень общительной и серьезной девочкой. В последнем классе гимназии она много читала и, организовав вокруг себя кружок девушек и юношей, устраивала по совету матери каждую неделю громкое чтение и обсуждение прочитанного. Такие дни назывались «четвергами». Жених Алины тоже присутствовал здесь и охотно принимал участие в обсуждении.

Динка удачно копировала его, делая какие-то жесты и медленно процеживая каждое слово. Домашние хохотали, а Алина обижалась:

«Что это такое, мама! Я не могу пригласить ни одного свежего человека…»

«А ты приглашай несвежего», – буркнула Динка.

Однажды, чтобы угодить Алине, она добровольно решилась прослушать целую лекцию Виктора Васильевича «О хорошем и дурном тоне». Увлеченный своим красноречием и благоговейным вниманием Алины, Виктор Васильевич, усевшись против Динки, медленно и долго втолковывал ей, как нужно вести себя в обществе и по каким признакам избирать для себя это общество. Говорил он со вкусом, тщательно подбирая слова и примеры, а Динка сидела перед ним, опустив глаза, и, положив ногу на ногу, тихонько шевелила носком ботинка. Когда Леня заглянул в комнату, Динка уже нетерпеливо качала ногой… Леня вызвал Алину.

«Прекрати это, – сказал он. – Кошка уже вертит хвостом…»

Но Алина была уверена, что Динке необходимо выслушать серьезного взрослого человека. И Динка выслушала, но, когда Виктор Васильевич сказал, что он еще повторит свою лекцию, она вскочила и, заткнув обеими руками уши, закричала:

«Еще? Еще раз вынести такую скучищу? Да что я, мертвая или живая? Читайте свои лекции над покойниками!..»

Все в доме были в отчаянии, когда Алина дала согласие на брак с этим чужим и неприятным человеком.

Марина со слезами уговаривала дочь подождать, приглядеться…

«Ты же совсем не знаешь его, Алина…»

«Это вы не знаете, – отвечала Алина, – а я знаю… У него очень хорошая семья: мать и брат. Кстати, брат его тоже политический, и сейчас он в ссылке…»

«Так ты же выходишь замуж не за брата», – вмешался Леня.

Но Алина никого не хотела слушать, и теперь ее письма были полны сдержанной грусти. В одном из писем она писала, что хочет работать, но мать мужа и сам Виктор очень «оскорбляются» этим желанием, так как считают себя людьми обеспеченными; не понимают, чего ей не хватает…