Динка. Динка прощается с детством

– А никакого особого нахальства тут нет. Пан как пан, еще и лучше многих. – Голубые щелочки глаз Ефима вдруг весело подмигнули. – Коров не велел больше продавать! А ни одному человеку! Остались теперь наши богатеи с носом, и Павлуха тоже! Ну, они дуже не пострадают, бо у них и свои коровы хорошие, а вот только что от зависти аж почернели! Злобятся очень! Вот потому я и говорю тебе: не шлендрай зря где ни попало! Убить они не убьют, а суродуют из-за угла!

– Ладно, слышала я уж это! – махнула рукой Динка. – А Мышка дома? – спросила она.

– Конечно, дома. Уже десятый час! Пешком пришла, потому как некому было ехать за ней. Я сегодня должен весь этот луг скосить, потому как завтра мы с Дмитрием для солдаток косим.

– На панском лугу? Отаву?

– Хоть и отаву, а там возов десять будет. Решили всем обчеством помочь солдаткам, некому у них косить!

– Ладно, убирать сено я тоже приду, тогда скажи! – крикнула Динка и побежала домой.

На террасе Леня, сильно жестикулируя, рассказывал Мышке про ночной поход к «братьям-индейцам», все время повторяя: «Ты представляешь себе, как мы были поражены!»

Динка тоже вступила в разговор, наскоро поцеловав сестру.

– Но вы сумасшедшие, просто сумасшедшие! Я не знала, что и думать! Приезжаю – дверь заперта, и Ефим говорит, что не ночевали! Но то, что ты, Леня, рассказываешь, просто изумительно!

Динка начала в подробностях передавать сестре все, что они слышали и видели в корчме, потом серьезно сказала:

– Только об оружии и о деньгах никому нельзя говорить, кроме мамы…

– Еще бы! Они нам так доверились, ни о чем говорить не надо, даже Ефиму, хотя жаль, что Ефим верит в скрипку мертвеца. Сам, говорит, слышал…

– Ну, о скрипке-то мы когда-нибудь скажем ему, может, зимой. А пока пусть все так будет!.. – согласилась Динка и живо спросила: – Ну а где это седло, что прислал пан?

– Ах да! Чудесное седло, только, верно, очень дорогое, ну, весной расплатимся!

Мышка сбежала с крыльца. Под дубом, накрытые ковриком, лежали почти новое мужское седло, отделанная черненым серебром уздечка и легкая плетка с тонкой ручкой.

– Ох ты! Дорогой подарок! Раскутился пан! А где он сейчас? Может, еще в городе, так я бы ему свез это седло туда! К черту! – разозлился вдруг Леня.

Динка присела, перебирая кольца на уздечке.

– Придется мне научиться ездить в седле. Уж очень оно красивое, – вместо ответа сказала она.

За чаем Мышка вдруг вскочила:

– Да, я была на городской квартире, и там оказалось письмо от Почтового Голубя. Очень тяжелое письмо… сейчас я принесу!

Она сбегала в комнату за сумочкой и, порывшись в ней, достала серый солдатский треугольник.

– И главное, без адреса… даже ответить некуда. Вот, почитайте!

«Здравствуйте, Анжелика Александровна и Дина Александровна! Шлю я вам свой низкий поклон с обагренных кровью полей! Завтра мой первый бой! Я не боюсь смерти – жизнь моя никогда не была счастливой, – я боюсь убивать сам… Я уже видел много раненых, умирающих, с перебитыми руками и ногами, изуродованных людей. Муки их описать невозможно. Так неужели и моя пуля или штык будут вонзаться в живое человеческое тело и дробить ему кости? Может быть, такому же солдату, как я, без вины виноватому в этой кровавой каше. Сегодня нас собрали и говорили нам, что мы должны биться до последнего дыхания за царя и отечество, завтра батюшка благословит нас святой иконой на тяжкий грех – убийство людей. Простите, что я все это пишу вам, Анжелика Александровна, но не с кем больше мне поделиться. Домой я писать не буду, пусть для них я без вести пропавший солдат. Но вы мой ангел-хранитель, спасибо вам за бархотку, я ношу ее около сердца и молюсь, чтоб она дала мне силы все это выдержать. До свиданья, а может быть, прощайте. Я хотел бы иметь хоть несколько слов, написанных вашей рукой, но просить об этом не смею.

Низкий поклон вашей сестре и брату.

Ваш Жиронкин».

Динка опустила письмо и взволнованно сказала: