Динка прощается с детством

— Вот как? — расхохотался Андрей и тут же серьезно сказал: — Ну, если, по-твоему, доблесть начинается с папиросы, то в следующий раз я привезу с собой целую пачку «Казбека»!

— А я подарю тебе зажигалку! — обрадовалась Динка.

— Ну-ну, — хмуро сказал Леня, — не дури, Андрей! Ты мне еще и ее научишь курить!

— «Ты мне»!.. — повторил Андрей, и темные глаза его сузились, — А нельзя ли без этой приставки?

— Нельзя, — решительно сказал Леня, и брови его сошлись в прямую черту. Эта приставка была, есть и будет!

— Ты… так уверен в этом? — глядя ему прямо в глаза, спросил Хохолок.

— Да, — отрывисто заявил Леня. — И тебя прошу помнить об этом, на всякий случай!

— Я могу помнить, — усмехнулся Андрей. — Но я ни в чем не уверен!

Динка, напряженно вглядываясь в лица обоих товарищей, силилась понять, о чем они говорят; она чувствовала, что между Леней и Андреем легла какая-то тень, словно пробежала черная кошка. И эта кошка — она, Динка.

— Не смейте так разговаривать! — закричала она. — Я не хочу, чтоб вы спорили из-за какой-то зажигалки? Вот вам, если так! — Она вскочила и, с силой размахнувшись, забросила зажигалку в кусты орешника. — Вот вам!

Глаза Лени просияли, брови разгладились.

— Макака, — ласково сказал он, — ты ошиблась, нам не о чем спорить!

— Нам не о чем спорить, — согласно повторил Хохолок, но в уголках губ его таилась упрямая насмешка. — Мы просто говорили о куренье!

— Это очень вредная штука, — весело продолжал Леня. — И ты права, что забросила свою зажигалку, потому что никто из нас курить не будет!

— Нет, — быстро прервал его Хохолок. — Я буду! Если она захочет, я буду!

— Я не захочу! — быстро сказала Динка.

Эта коротенькая размолвка из-за зажигалки не прошла для нее бесследно; она чувствовала, что в отношения Лени и Андрея вкралось что-то новое. Кроме того, ей просто жаль было зажигалку. Но искать ее в кустах Динка не стала…

Вспомнив об этом сейчас, она недовольно сказала:

— Можно было б разжечь костер зажигалкой… а я разжигала спичками… Она хотела вернуться к тому странному разговору и хорошенько расспросить Леню.

Но Леня спокойно сказал:

— Спичками тоже хорошо, были б сухие щепки, а щепок я тебе еще наколю!

И, взяв топорик, ушел.

Ужинали на террасе, когда уже стемнело. Кулеш, пропахший дымком, показался всем особенно вкусным. И Динка, которая очень любила, чтобы ее подхваливали, сама распоряжалась за столом, накладывая Лене и Мышке полные тарелки, не забывая и себя. Может быть, поэтому да еще потому, что день был слишком насыщен всякими впечатлениями, настоящего вечернего разговора не получилось.

В комнате Алины горела лампа под зеленым абажуром. Пронизанные ее светом, в раскрытом окне качались ветки березы с нежными разлетающимися листочками, тонкий месяц острым серпом прорезал темно-голубые облака, одуряюще пахло лесными фиалками. Слова были короткие, а молчание длинным. Говорить, казалось, не о чем.

— Надо ехать к маме… — вздохнула Мышка.

— Да, надо ехать. Я завтра же поговорю об этом… — тихо отозвался Леня.

— От Алины тоже давно нет письма, — снова вздохнула Мышка.

— Что-то изменилось в ее жизни, — предположил Леня.

— Может быть, теперь она примет «Емшан»? — с надеждой сказала Динка.

И все посмотрели на портрет. Но старшая сестра при свете зеленой лампы казалась особенно строгой и недоступной, и все трое вспомнили, что она не любила посвящать кого-нибудь в свои дела, и тем более не любила она, чтоб ее дела обсуждались даже самыми близкими людьми.

— Ну что ж! Как будет, так будет, — покорно сказал Леня.

— А Малайка, или этот Иван Иванович, ничего не говорил тебе, Лень? Может, приедет к нам Лина? — вдруг спросила Динка.

— Нет, — сказал Леня. — Лина не может приехать сейчас, ее приезд мог бы послужить ниточкой для полиции. Да! — вдруг вспомнил Леня. — Через недельку оттуда должен приехать один железнодорожник…

— К нам, на хутор? — оживилась Динка.

— Да, он привезет шрифт. Его нужно будет срочно переправить в город… Но это еще не скоро, я думаю, мама вернется к тому времени, — сказал Леня.

— Но почему мама ничего, совсем ничего не пишет о папе? Ведь она уже видела его, хоть одно свидание уже во всяком случае было… — снова заволновалась Мышка.

— А может, в письме нельзя писать. Может, что-нибудь такое, чего нельзя? — предположила Динка.

Леня встал и, потянувшись, хрустнул пальцами.

— Я поеду, — решительно заявил он. — Если завтра не будет письма, я поеду!

— А завтра воскресенье и почта закрыта, но я отвезу вас на станцию и постараюсь повидать Почтового Голубя. У тебя, Мышка, длинный день завтра? — спросила Динка.

— Да, конечно, я вернусь с вечерним поездом, но Леня, может, приедет раньше?

— Да, я постараюсь поскорей вернуться, хотя мало ли что могло случиться За это время… На заводе Гретера и Криванека ожидалась забастовка. Ну и чудак, на самом деле, этот Андрей! Как это уехать и не сказать даже хоть коротенько, что делается в «Арсенале» и вообще… Я просто удивляюсь ему! — с досадой сказал Леня.

— Не сказал — значит, ничего нет серьезного, иначе он так не уехал бы, хоть и расстроился, — чувствуя потребность защитить товарища, буркнула Динка.