Динка

— Мама приехала! — сияя, сообщает и Алина. Они идут по дорожке втроем: мама — посредине, а по бокам — Мышка и Алина.

Динка медленно сползает с перил и тихонько повторяет за сестрами:

— Мама приехала…

Мама идет, улыбаясь, но лицо у нее усталое, под глазами — синие круги.

Встречаясь с вопросительным взглядом сестры, она слегка пожимает плечами:

— Никого не было…

— Черт знает что! — бурчит Катя и, заметив удивленный взгляд Алины, спохватывается: — У тебя ужасный вид, Марина! Где ты была сегодня?

— Как — где? На службе, конечно. Где же мне еще быть? Я даже немного раньше ушла. Ходила, покупала кое-что — ведь сегодня давали жалованье… Ой, подождите, дети! Дайте мне сесть. Я так набегалась. Унеси эти свертки, Алина…

Алина уносит в комнату мамины покупки. Марина садится в плетеное кресло и, морщась, снимает с головы круглую шляпку. На шляпке голубые незабудки, такие же голубые, как ее глаза.

Алина и Мышка вертятся около кресла, они берут у мамы из рук шляпку, сумочку, зонтик.

— Ну, к чему еще этот зонтик? Лишь бы что-то в руках таскать! — возмущается Катя.

— Да я же на целый день уезжаю. Мне жалко шляпу, — объясняет сестра.

Мышка влезает на маленькую скамеечку и, стоя за спиной матери, вынимает из ее волос шпильки.

— Ой, как хорошо! — говорит Марина и встряхивает головой. Две тяжелые светлые косы скользят по ее плечам и спускаются до пола. — Измучили меня эти косы! Сегодня так разболелась голова… — жалуется она сестре.

— Дети, отойдите от мамы! Дайте ей посидеть спокойно. Вы же слышите, что у нее болит голова, — замечает Катя. — И нужны тебе эти косы, Мара! Я бы давно остригла их под корень! — с досадой говорит она сестре.

— Ну конечно! Тебе кажется, что мне уже ничего не нужно! — обижается Марина.

— Отрезать косы? Что ты, Катя! — пугается Мышка.

— Папа никогда не позволил бы, — строго замечает Алина. Мышка заглядывает матери в лицо:

— У тебя очень болит голова, мамочка? Я сейчас переменю тебе туфли, ладно?

Но мать не отвечает ей. Глаза ее кого-то привычно ищут и останавливаются на дальнем углу террасы. Там, прижавшись спиной к перилам, стоит ее младшая дочка. Голова девочки опущена, глаза смотрят исподлобья.

Мать забывает усталость и головную боль.

— Что случилось? — тревожно спрашивает она сестру. Вопрос этот возмущает Катю, ее возмущает также, что Динка стоит в углу, как наказанная.

— Когда ты перестанешь удивляться, Марина? Случилось то, что случается каждый день. И не думай, пожалуйста, что это я поставила ее в угол. Она сама стали к твоему приходу.

Но сестра не слушает ее и, нетерпеливо отстраняя старших детей, подзывает к себе младшую дочку.

— Иди сюда, Диночка, разве ты не хочешь поздороваться со мной? — ласково спрашивает она.

Динка подбегает к матери, судорожно обнимает ее за шею, Мать гладит жесткую копну кудрявых волос.

Катя укоризненно качает головой:

— Ах, Мара, Мара! Ты хоть бы узнала раньше, как она вела себя!

— Я и узнаю, — спокойно говорит мать. — Но раньше нам надо поздороваться!

— Конечно, надо поздороваться. Ведь Динка еще не видела маму, беспокоится Мышка, сидя на полу с домашними туфлями матери.

— А ты не вмешивайся! — обрывает ее тетка. Алина подходит к матери и, осуждающе глядя на нее большими серьезными глазами, строго говорит:

— Дина очень плохо вела себя, мама.

— Хорошо. Я сейчас поговорю с ней. Идите все отсюда.

— Почему же именно сейчас! Пообедай, по крайней мере, и отдохни хоть немного, — пожимает плечами Катя.

— Ты думаешь, что я могу спокойно обедать и отдыхать, не зная, в чем дело, и глядя вот на это… — говорит с упреком сестра, указывая глазами на прижавшуюся к ней Динку. — Пожалуйста, уведи детей.

Катя уводит старших девочек в комнату. Мышка идет нехотя и на пороге выскальзывает из рук тетки.

— Мамочка, Динка пришла рано сегодня! — успевает она крикнуть, прежде чем Катя закрывает за ней дверь.

Когда все голоса затихают, мать осторожно размыкает Динкины руки, обнимающие ее за шею.

— За что рассердилась на тебя Катя? — мягко, но серьезно спрашивает она.

Динка видит светлое мамино лицо. Это лицо, такое родное и близкое, заслоняет собой все чужие, враждебные лица, которые весь этот день стоят у нее перед глазами. Динка рада, что за ней есть многие мелкие провинности, о которых можно рассказать. Она спешит загородиться ими от того главного, что лежит у нее на сердце и о чем никогда не должна узнать мама.

— За что рассердилась на меня Катя? — задумчиво переспрашивает она. — За что первое, мама?

— Как — первое? — теряется мать. — Разве Катя много раз сердилась на тебя сегодня?

Динка выпячивает нижнюю губу и молча трет лоб.

— Катя сердилась много раз, — подтверждает она.

— За что же за первое? — отнимая ее руку ото лба, допытывается мать.

— Я скатывалась на больших счетах, — припоминает Динка.

— Как это?

— По доскам… Я положила на ступеньки две доски… вон там… а потом села на счеты и поехала! — почти весело рассказывает Динка.

— Ну, и что же? — не понимает мать. — Катя сердилась за то, что ты взяла счеты?

— Нет… Она сердилась за Алину. Потому что Алина нервная, а счеты гремели. Они ехали и гремели, а Катя сердилась, — поясняет Динка.