Динозавры России. Прошлое, настоящее, будущее

Три небольших раскопа не сразу заметишь. По площади они все вместе как двухкомнатная квартира. Березка, под которой Синица нашла первые остатки, зачахла и оплетена жестким, как проволока, сорняком.

Костеносная порода невероятно твердая, молоток берет ее с трудом. Пепельно-серый алевролит покрыт желтой и красной коркой. Никаких костей с ходу не найти. Раскалываешь плиты, а внутри лишь растительный детрит. Порода подчас так густо покрыта линиями ископаемых растений, словно кто-то пытался расписать ручку.

На разломе плитки открывается небольшой кружок, похожий на сердечко. Это «крылатка», чуть меньше зернышка риса. В юрском периоде ее принесло издалека, может быть, вместе с пеплом.

Остатки вулкана Фараон, от которого в Кулинду шли раскаленные облака, отсюда не увидишь, рельеф мешает.

В рощу перелетает сорока, черно-белая, как анхиорнис. По пади рассыпается сорочий треск.

Интересно, а как верещали динозавры? Могли ли трещать по-сорочьи, свистеть по-соловьиному? С современной скоростью открытий не исключено, что скоро мы это узнаем. Наверняка их вокальные способности были разнообразны, как у современных динозавров, у птиц.

С раскопа доносится протяжная бурятская песня. Сорока смолкает. Аспирант спускается вниз и показывает находку: на сколе плиты темнеет фаланга кулиндадромея. Духи Кулинды благодарны за угощение.

Золушки мезозоя

Специалист по крокодилиформам и нейробиологии динозавров Иван Кузьмин откидывается на спинку стула и расплывается в улыбке:

– Загадка! Какого динозавра больше всего любят одинокие пожилые женщины?

Болтовня смолкает. У аспирантов и преподавателей становится задумчивый взгляд.

Кабинет, где они сидят, переполнен костями разных форм и обличий. По коробочкам разложены окаменелые позвонки и зубы, на стеллажах белеют пластиковые слепки черепов. За стеклами шеренги книг и в каждой кости: берцовые, шейные, плечевые, челюстные. Черным поленом на компьютерном столе лежит бедро чукотского гадрозавра, такое тяжелое, что не поднять. В нем дырочка, как от иголки: кусочек вырезали для гистологии, чтобы узнать, как жили динозавры в условиях полярной ночи.

В кресле развалился плюшевый стегозавр Августина, на полку облокотился завропод Бомбалео.

Электронный чайник пышет паром. Из стеклянной вазы поднимается гора печенья, присыпанная конфетами.

– Сдаетесь? Этот динозавр называется тридцатькотопс! – смеется Кузьмин, щиплет бороду и со вздохом добавляет: – Мои шутки никто не понимает. Вот у Павла Петровича отличные шутки.

– Спасибо, – кивает хозяин кабинета Скучас.

– Это же шутка! – радуется Кузьмин, и глаза за круглыми очками весело блестят.

Кафедра зоологии позвоночных Санкт-Петербургского университета занимается изучением динозавровых фаун России. Каждый сидящий за столом пытается разгадать тайны поведения или диеты вымерших позвоночных мезозоя, бьется над тем, чтобы понять, как думали крокодилиформы и что жевали якутские стегозавры.

Почти все задачи теперь решают с помощью сложных компьютерных программ. Ушли в прошлое времена, когда палеонтология ограничивалась промерами костей, а чтобы сравнить кость из Саратова с костью из Канзаса, надо было ехать в командировку или просить гипсовый слепок. Сейчас все изучение связано с компьютерами, а цифровые копии костей и скелетов летают по интернету по всему свету.

Полвека назад арсенал палеонтолога ограничивался стальными иглами для препарирования и штангенциркулями, теперь в его распоряжении томографы, сканирующие микроскопы, 3D-принтеры и еще программа «Амира». «Ее цена – 11 тысяч евро, но она стоит этих денег. Если у вас ее нет, вы ничего не сможете», – разъясняет палеонтолог Аверьянов.

«Амира» создавалась для инженеров, но быстро заинтересовала других специалистов. Палеонтологам она позволяет работать с электронными образами костей.

Остатки даже не обязательно извлекать из породы. Можно положить образец в томограф, его прошьет излучением и на выходе получится электронный образ, копирующий не только поверхность, но и все внутренности.

Томографию стараются делать на микротомографе. У обычного медицинского разрешение слабее, его не хватает для изучения деликатных структур вроде нервных полостей или кровеносных сосудов. Микротомограф отличается высочайшей детализацией, но ограничен размерами образца. Крупную кость или череп не засунешь в маленькую коробочку, максимум – десять сантиметров.

Несколько часов окаменелость крутится в мощном луче микротомографа, который прошивает ее со всех сторон. Излучение внутри страшное. Поэтому микротомографы выглядят громоздкими. Рабочая зона у них меньше ладони, а вокруг чуть не метр свинца для защиты от облучения. «Если человека положить в микротомограф, от него ничего не останется. Растает. Как в ядерный реактор окунуть. Зато все его кости отлично снимет», – рассказывает специалист по компьютерной палеонтологии Вениамин Колчанов.