Диоген

Процитируем это определение полностью, и сразу бросится в глаза немаловажный нюанс: «Человек — существо без перьев, двуногое, с широкими ногтями; единственное из существ восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях (курсив наш. — И. С.)» (Псевдо-Платон. Определения. 415а). Вторая часть определения, как можно заметить, является ключевой; именно в ней акцентирована собственно духовная, интеллектуальная сторона человеческого существа (в то время как в первой — чисто физическая). И вот эту-то духовную Сторону Диоген полностью проигнорировал, что и сделало ситуацию смешной и утрированной: как будто человек, согласно Платону, и вправду есть лишь ощипанный петух… Подтрунить над схолархом Академии наш герой всегда был готов.

Итак, безусловно главное в учении Диогена и киников в целом — то, что имеет отношение к людям. Иными словами, то, что исследует одна из важнейших философских дисциплин — этика, являющаяся важнейшей частью кинизма как течения мысли. Чтобы понять ее место в кругу философских наук, необходимо сказать несколько слов о структуре философии, как она понималась в античности.

Диоген Лаэртский так представляет эту структуру, со ссылкой на стоиков: «Философское учение, по их словам, разделяется на три части: физику, этику и логику» (Диоген Лаэртский. VII. 39). В другом месте у него же — несколько иначе: «Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики, и для этики» (Диоген Лаэртский. I. 18). Из сказанного ясно, что для историка философии, которого мы столь часто цитируем, «диалектика» — фактически синоним «логики», так что различие формулировок непринципиально.

Логика, представляющая собой, так сказать, инструментарий философии[31], из перечисленных дисциплин является наиболее поздней: в сущности, первым ею начал всерьез заниматься Аристотель в IV в. до н. э. Этика — древнéе (но тоже существует не с самого возникновения античной философской мысли); уже вскоре мы поговорим о ней подробнее. А вот что это за загадочная «физика»? Ясно ведь, что речь идет не о современной науке, носящей такое название.

Сам термин «физика» — древнегреческий, он происходит от существительного phýsis («природа»). Имеется в виду природа в самом широком смысле — как мироздание, космос, причем в аспекте своего становления. Современная философия пользуется в данной связи понятием «онтология» («учение о бытии»). Онтология является базовой частью любой философской системы. С ней тесно связана гносеология — учение о познании (иногда даже для общего обозначения этих двух разделов употребляют термин «онтогносеология»^{76}, что представляется вполне оправданным). Гносеология — часть тоже весьма важная, поскольку в ней, помимо прочего, ставится вопрос: таков ли действительно мир, каким его воспринимают наши органы чувств и/или наш разум? Адекватно ли это восприятие? И, соответственно, познаваем ли мир в принципе?

Например, философы так называемой элейской школы[32] (конец VI — 1-я половина V в. до н. э.) — Парменид^{77} и его ученик Зенон (последнего не следует смешивать с уже неоднократно упоминавшимся выше его тезкой, основоположником стоицизма, и, чтобы такой путаницы не происходило, его называют Зеноном Элейским) — утверждали, что наше восприятие неадекватно. Мир на самом деле совсем не таков, каким мы его видим. Зрение и другие чувства не дают нам истинной картины, обманывают наш разум. В частности, особенно настаивал Парменид на том, что нет и не может быть никакого движения, никаких изменений; они лишь кажутся нам, а в действительности мир совершенно неподвижен и находится в состоянии вечного покоя.

На первый взгляд эта точка зрения абсурдна, и вроде бы ничего не стоит ее опровергнуть: ведь все мы и сами постоянно движемся, и видим движения других лиц и предметов, о каком вечном покое может идти речь? Но вот маленький шедевр Пушкина — как раз об этой самой философской проблеме античности. Описан действительно имевший место случай — так возражал на аргументы Парменида наш Диоген:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей^{78}.