Диоген

Сократ и в других ситуациях проявлял мужество высшей пробы. Подтверждает это Лахет — выдающийся полководец, сражавшийся бок о бок с Сократом и имевший возможность оценить его поведение^{97}: «…Он делает честь не только своему отцу, но и своей родине. Во время бегства из-под Делия он отступал вместе со мною, и говорю тебе: если бы другие держались так, как он, наш город тогда бы устоял и не пал столь бесславно» (Платон. Лахет. 180е слл.).

Подтверждает это и вышеупомянутый Алкивиад: «Особенно же стоило посмотреть на Сократа, друзья, когда наше войско, обратившись в бегство, отступало от Делия. Я был тогда в коннице, а он в тяжелой пехоте. Он уходил вместе с Лахетом, когда наши уже разбрелись. И вот я встречаю обоих и, едва их завидев, призываю их не падать духом и говорю, что не брошу их. Вот тут-то Сократ и показал мне себя с еще лучшей стороны, чем в Потидее, — сам я был в меньшей опасности, потому что ехал верхом. Насколько, прежде всего, было у него больше самообладания, чем у Лахета. Кроме того, мне казалось, что и там, так же как здесь, он шагал, говоря твоими, Аристофан, словами, «чинно глядя то влево, то вправо», то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов, так что даже издали каждому было ясно, что этот человек, если его тронешь, сумеет постоять за себя, и поэтому оба они благополучно завершили отход. Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки» (Платон. Пир. 220е слл.).

А можно ли представить себе Диогена в роли воина, тем более — доблестного воина? Вопрос представляется риторическим. Равным образом немыслим он на посту государственного должностного лица (во всяком случае, с тех пор, как он стал киником). Сократ же по крайней мере один раз (в 406 г. до н. э.) был членом Совета Пятисот — важного органа управления в Афинах. Пребывание его в этой должности, кстати, ознаменовалось еще одним его бесстрашным поступком — на сей раз по отношению не к военным противникам, а к собственным согражданам.

Пожалуй, на этом эпизоде имеет смысл задержаться. Пелопоннесская война подходила к концу; под влиянием неудач на полях сражений афинский демос[36] начал вести себя в высшей степени нервно и невыдержанно, допускал самые настоящие срывы. В указанном году афинским флотом была одержана последняя крупная морская победа над спартанцами — в битве при Аргинусских островах, недалеко от берегов Малой Азии. Однако стратегов (полководцев), выигравших бой и возвратившихся на родину, ожидали не слава и почести, а… суд. Их обвинили в том, что они не подобрали тела погибших афинских воинов для подобающего погребения — это считалось тяжелым религиозным преступлением. Тщетно стратеги доказывали, что сделать это не удалось из-за бури, которая разыгралась сразу после сражения. Народное собрание, не вникая в суть дела, единым приговором осудило их на смерть.

На этом судилище Сократ повел себя достойно как никто^{98}. В то время он входил в число притонов — дежурных членов Совета Пятисот, в обязанности которых, помимо прочего, входило вести заседания народного собрания, составляя, так сказать, его президиум. Сам философ позже говорил:

«…Вы (афиняне. — И. С.) желали судить огулом десятерых стратегов, которые не подобрали пострадавших в морском сражении, — судить незаконно, как вы сами признали это впоследствии. Тогда я, единственный из прита-нов, восстал против нарушения закона, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, — в то время я думал, что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть заодно с вами, желающими несправедливого» (Платон. Апология Сократа. 32Ьс).

Дело было так: вскоре после победоносного возвращения в Афины флотоводцев арестовали, и было решено подвергнуть их суду народного собрания. На суде те защищались достойно, приводили весомые доводы в пользу своей невиновности, и собрание стало уже склоняться к их оправданию. Однако заседание затянулось, и, когда пришла пора переходить к голосованию о приговоре, оказалось, что уже стемнело: трудно было бы пересчитать руки, поднятые «за» и «против». Решили отложить процесс и продолжить его через несколько дней. А за это время недоброжелатели подсудимых сумели хорошенько «обработать» народную массу, и на следующем слушании отношение к флотоводцам было уже неприкрыто враждебным.