Диоклетиан. Реставратор Римской империи

В должный срок сенат наделил Марка и его сводного брата Луция Вера всеми традиционными полномочиями императора — полномочиями, которые по-прежнему имели черты республиканского правления, тщательно избегая упоминания «царствования». Затем они прошли в составе торжественной процессии через Porta Viminalis (Виминальские ворота) к лагерю гвардии в северной части города, где сейчас находится Национальная библиотека. Братья обратились к войскам с традиционной речью и приняли от них клятву верности, после чего каждый солдат получил подарок — 5000 денариев, что равнялось плате за несколько лет службы. Передача власти прошла законно и мирно, как это было в правление четырех предыдущих императоров. Давно умерший Адриан назначил Марка и Луция преемниками-соправителями, и, хотя всем было ясно, что Марк будет в этой паре старшим, он скрупулезно соблюдал условия завещания. Династия Антонинов, правление которой дало империи почти целый век политической стабильности, отнюдь не была династией в полном смысле слова: каждый преемник занимал трон благодаря воле случая и собственной ловкости. Если это о чем и говорило, то об отсутствии установленного порядка наследования. Не имея наследников мужского пола, каждый правитель достаточно рано выбирал себе преемника, принимал его в семью через усыновление и постепенно наделял различными полномочиями, готовя к принятию всей полноты власти. Эта схема работала, но ей не хватало установленного порядка: это была лишь подмена прямого наследования, а не его альтернатива. Марку предстояло стать последним в этой череде преемников; для последующих поколений его личность во многих отношениях станет символом безвозвратно ушедшей эпохи. Последовавшие за его правлением потрясения были столь длительны и глубоки, столь резок был контраст в манере управления страной, что вполне понятны становятся слова историка Диона Кассия, описывавшего этот период как падение из золотого века в век железа и ржавчины.[3]

Нетрудно представить этот золотой век — подобно миру, рухнувшему в 1914 году, — некой мифической эпохой, как нетрудно и задать вопрос: для кого это время было золотым? Для сенатской аристократии Марк, воспитанный в духе стоицизма, был идеальным императором. Не только из-за его понимания своего долга и верности ему, не только из-за его небывалых справедливости и гуманности, но прежде всего из-за его civilitas — из-за того, что он держал себя как равный им, а не как монарх. На императорском совете он однажды уступил противоречивому решению большинства, сказав, что справедливо одному человеку уступить мнению стольких друзей.[4] Распределяя деньги из казны, он просил сенат предоставить ему нужные средства, поддерживая благопристойную иллюзию, что все народные деньги и имущество по-прежнему принадлежали сенату и народу.[5] В своих размышлениях он говорил себе: «Остерегись окраситься в пурпур!»[6] и на людях неукоснительно следовал этому совету. Стороннему наблюдателю могло даже показаться, что империей по-прежнему управляла высокообразованная элита, состоявшая из сенаторов и высших представителей всадников, а Марк был лишь первым среди них и действовал с их согласия. Во всяком случае, к такому заключению мог бы прийти путешественник из Китая. Как заявил один из обожателей Марка Аврелия, главным достоинством его правления было то, что он правил, как если бы Рим был свободным государством.[7]

Однако реальность была далека от подобной идеальной картины, и когда трещина между действительностью и формальными процедурами отправления власти превратилась в пропасть, государство оказалось неспособно решать возникшие перед ним проблемы. Нравилось ему это или нет, Марк Аврелий фактически был абсолютным монархом. Он был одновременно единственным творцом законов, их толкователем и высшим судией. Он контролировал всю армию, все важнейшие общественные органы, финансы и налоговую систему страны, сам решал, быть миру или войне с соседними народами, и устанавливал направление внешней политики. Лишить его трона могла лишь смерть, а его власть не ограничивали никакие конституционные нормы, за исключением его собственного уважения к закону и самоконтроля. Истинной опорой его власти был отнюдь не сенат, а легионы, как растянутые вдоль бесконечных границ империи, так и находящиеся под рукой — когорты гвардии, стоящие в Риме. Легионеры были профессиональными военными, в большинстве — выходцами из провинциального крестьянства. Их мало интересовали республиканские традиции Рима, а их карьера никак не зависела от институтов гражданской власти. По своим воззрениям они были убежденными монархистами, далекими от деликатного притворства республиканских магистратур, к которым так привязаны были Марк и сенаторы.