Дипломат

Мак-Грегор предчувствовал, что настоящее испытание Эссекса впереди. Они уже были в Курдистане, и вдали, на горизонте, вставали далекие курдские горы. С каждой милей местность становилась все более гористой, придала все более суровый облик. Крутые вулканические горы чернели на сером небе, голые остроконечные вершины беспорядочно громоздились друг на друга. В этом диком краю даже Эссекс может перемениться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Кэтрин ехала позади Мак-Грегора и смотрела, как он ерзает в высоком седле. Он часто менял положение, наконец перебросил ногу через луку и сел боком, по-дамски. На коленях у него лежала карта, и Кэтрин видела, что такая поза для него привычна. Он, не отрываясь, рассматривал карту и лишь изредка поднимал голову, чтобы взглянуть на далекие вершины; ближайшие, обступившие их со всех сторон горы, видимо, не интересовали его. Время от времени он делал пометки на карте и что-то на ней вычерчивал. Вероятно, производит геологические наблюдения, подумала Кэтрин и позавидовала Мак-Грегору, что он так хорошо знает эту страну. Ей самой хотелось бы понять, какие могучие силы вытесали эти скалы из земной коры. Вот такая природа как раз по ней – далекие громады горных кряжей, неприступные пики на горизонте, пустынные ущелья и просторные долины. Ей казалось, что именно здесь должно обитать человечество, и она жалела, что не родилась среди этих гор, где в каждое мгновение своей жизни чувствуешь могущество природы. Вот край, поистине достойный человека, которому по силам покорить его.

Глядя на Мак-Грегора, Кэтрин думала о том, что есть в нем что-то от изменчивости и своенравия окружающей природы. Она знала, что большинству людей Мак-Грегор представляется человеком положительным, уравновешенным, но сама она отлично видела все его метания. То суровый искатель правды, то простак, которого легко ввести в заблуждение; одновременно чувствительный, упрямый, добродушный, хладнокровный, вспыльчивый, терпимый и превыше всего – нерешительный. Не хватает решимости ни в политике, ни в личной жизни. Это злило Кэтрин. Тягостно видеть, как человек борется с самим собой, а колебания Мак-Грегора были особенно неприятны ей, потому что она знала, что те же сомнения осаждали бы ее самое, дай она себе волю. Если в жизни нужно что-нибудь решать – то и решай. Никогда она не допустит, чтобы разум ее стал в тупик перед какой-нибудь дилеммой. А Мак-Грегор так не может. Мак-Грегор пасует перед своими сомнениями. Если так будет продолжаться, она непременно начнет презирать его. То ли дело Эссекс. Этот не борется с собой. Хорошо ли, плохо ли – он с легкостью решает любой вопрос. Редко кто так умеет держать себя в руках, как Эссекс, и это очень хорошо; поэтому в серьезном деле она, конечно, всегда предпочтет решительного Эссекса нерешительному Мак-Грегору. Просто зло берет на этого вечно рассуждающего тугодума; к тому же он спорщик, особенно в последние дни: стоит кому-нибудь сказать «да», чтобы Мак-Грегор сказал «нет». Так всегда бывает, когда человек ищет какого-то окончательного решения в каждом слове. И чем дальше, тем будет хуже.

Тем не менее ее крайне интересовало, какое решение примет Мак-Грегор относительно своей судьбы. Все, что она подавляла в себе, явственно обнаруживалось в Мак-Грегоре. Между ними было какое-то опасное сходство, но Кэтрин не хотела сознаться в этом. Она только еще больше злилась и на Мак-Грегора и на себя, и это портило их отношения. Еще хорошо, что Мак-Грегор хоть физически отлично приспособлен к этой стране, где он, видимо, чувствует себя дома. Он уже стал худой и жилистый, каким и нужно быть в этих диких горах.

– Вот повезло! – сказал Эссекс, подъезжая к ней. – Я никак не ожидал, что эта экспедиция окажется такой занимательной. Я просто в восторге от наших приключений. Как все удачно получилось, – крикнул он Мак-Грегору, – лучше не придумать! Нам всем это пойдет на пользу. Что может быть приятнее, чем прокатиться верхом. Лошадь – удивительно разумное создание. Должен сказать, что я отлично понимаю, почему Свифт именно лошадь противопоставил человеку.

Кэтрин сказала ему, чтобы он не говорил глупостей.

– Ведь вы только что видели ярчайшее проявление человеческого безумия, – возразил Эссекс. – Вы видели, до какого уровня тупости и легковерия может пасть человек. Не станете же вы отрицать, что лошадь – более благородное животное, чем мы.

– И это все, чему вас научило это кровавое празднество? – спросила она. – Никакого другого урока для себя вы из него не извлекли?

– А что же еще я мог извлечь, дорогая?

– Вы могли воочию убедиться в том, какое зло человеческое невежество и как опасно играть на религиозном фанатизме.

– Это я и так знаю, – ответил Эссекс. – Когда я вижу, как легко воздействовать на человека, я всегда чувствую себя оскорбленным. Об этом-то я и говорю, Кэти. Попробуйте заставить лошадь сделать что-нибудь бессмысленное, и вы увидите, как это трудно. А человека – ничего не стоит. Человек абсолютно не способен вести себя разумно. Он рожден идиотом.

– Вы сами не знаете, что говорите, – спокойно сказала Кэтрин.