Дипломат

– Разве курдские воины убивают стариков и оскорбляют женщин? – обратился он к Амир-заде со всем презрением какое только смог вложить в свой срывающийся от тряски голос.

– А, боишься! – обрадовался Амир-заде.

– Тебя? – высокомерно отозвался Мак-Грегор.

– Берегись! – прорычал Амир-заде. – Ты неверный и находишься среди врагов.

– А Салим, шейх мукри, тоже так думает? – Мак-Грегор обращался к спине Салима, понимая, что если и сейчас Салим не одернет Амир-заде, значит, на это вовсе нечего рассчитывать.

Но Салим только слегка повернул голову и бросил: – Не ссорьтесь.

Гордиан захохотал и, подъехав вплотную к Мак-Грегору, схватил его за плечо своей короткой рукой. – Остерегайся моего двоюродного брата, – сказал он зловеще, но Мак-Грегор почувствовал издевку в его тоне. – Что до меня, я вовсе не собираюсь убивать вас, – продолжал Гордиан, – но он, этот дикий и свирепый человек, только о том и думает. Мой тебе совет: уговори ра-иса Салима отпустить вас. Вы нам тут не нужны. Никогда нельзя доверять англичанину. Но я все же не хочу, чтобы вас зарезали у меня на глазах, а потому будь понастойчивее, и Салим вас отпустит. Иначе этот мясник Амир-заде рано или поздно доберется до вас. Он считает, что главное занятие курда – убивать.

Амир-заде не мог больше сдерживаться; он ударил свою лошадь каблуками так, что она понеслась вперед неистовым карьером, вздымая снежный вихрь на пути, и полы его полосатого бурнуса хлопали по ветру, точно крылья вспугнутой птицы. Видно было, как он промчался через ущелье и поскакал по склону другой, соседней горы. Потом он скрылся из глаз и показался снова уже далеко, среди передового отряда всадников.

– Да, – сказал Гордиан Мак-Грегору все тем же мрачно насмешливым тоном, – если бы не ра-ис Салим, Амир-заде уже давно покончил бы с вами.

Мак-Грегор ему поверил. Он уже понял, что дело здесь не только в споре о судьбе троих англичан. К этому примешался другой, более глубокий и жгучий спор между Амир-заде и Гордианом – политический спор о судьбах племени мукри. При таких обстоятельствах единственная надежда была на Салима, а Салим не принимал ни ту, ни другую сторону. Мак-Грегора мелькнула было мысль предупредить Эссекса о создавшемся положении, но тут же он решил, что лучше, если Кэтрин и Эссекс ничего не будут знать.

Он отстал, чтобы присоединиться к своим, и мысленно утешал себя надеждой, что Салим не так уж безучастен, как может показаться, со стороны.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда впереди зачернели высокие башни городских ворот Тахт-и-Сулеймана, все трое были уже до того утомлены и разбиты, что судорожно цеплялись за свои седла, из страха свалиться под ноги лошадям. В быстро густевшем сумраке ночи Тахт-и-Сулейман показался усталым глазам Мак-Грегора чем-то вроде горного становища, прилепившегося к подножию высокой скалы, которая служила защитой от ветров и снежных вьюг. Они ехали мимо черных глинобитных хижин и палаток из козьих шкур под радостные крики женщин, собачий лай, блеяние овец и коз, и ко всему этому еще примешивались окрики всадников Салима, расчищавших путь в толпе.

В Мак-Грегор слишком устал, чтобы вслушиваться в возгласы и шутки, но из того, что все же дошло до его сознания, нетрудно было заключить, что Амир-заде опередил их и успел позаботиться о том, чтобы английских гостей Салима встретили градом насмешек. Однако те же насмешники-курды помогли Мак-Грегору слезть с загнанного коня, и они же помогли спешиться Кэтрин и безмолвному Эссексу. У Эссекса все суставы словно одеревенели, и он с трудом устоял на земле. Идти он совсем не мог, и ему пришлось, подчинившись необходимости, принять чью-то помощь, чтобы добраться до хижины, на пороге которой уже стоял Салим, отдавая распоряжения своим людям. Кэтрин и Мак-Грегор кое-как дошли сами, но, совершив этот подвиг, чувствовали себя немногим лучше Эссекса.

Внутренность хижины состояла из одной довольно просторной комнаты, половина которой была выстлана войлоком. Под потолком висела американская керосиновая лампа отбрасывавшая неширокий круг резкого белого света. В углу горела керосинка, из которой шла струя теплого воздуха. После леденящего холода горной ночи это было чудесное живительное тепло, и путники тотчас же к нему потянулись. Казалось, эти три человека вступили между собой в молчаливое состязание: кто дольше устоит против соблазна броситься на один из грубо сколоченных топчанов, стоявших у стены. Кэтрин вышла из игры первой; с глубоким вздохом изнеможения она повалилась на ближайший топчан. Эссекс и Мак-Грегор продолжали, стоя, греться у керосинки; оба безмолвствовали, делая отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. Младший уступал старшему в выдержке, но физических сил у него было больше, и Эссекс принужден был сдаться.

– Чорт возьми, я больше не могу, – прохрипел он и рухнул на топчан.

Мак-Грегор – это была чистейшая бравада с его стороны – решил еще продлить испытание и заявил, что пойдет взглянуть на лошадей.

– Вы есть не хотите? – спросил он Кэтрин.

– Нет. Оставьте меня в покое.

– А я голоден, – сообщил Мак-Грегор.