Дипломатический агент

- Ты пока еще не человек. Ты ребенок, ты немного старше Садека, а детям подчас свойственна жестокость. И это хорошо, потому что будущее мальчика - это будущее воина.

- Я не хочу быть воином.

Старик недоверчиво усмехнулся.

- Можно не хотеть ночи, дождя или снега. А вот не хотеть быть воином...

- Я не хочу быть воином, - упрямо повторил Иван.

- Чего же ты хочешь? Может быть, ты хочешь стать Хаямом? Или Ибн Синой?

- Я не знаю, кто это.

Старик покачал головой.

- В этом лучше не признаваться. Так чего же ты хочешь?

- Я хочу много знать и еще больше видеть,

- Надо точно знать, чего хочешь. Иван смутился:

- Я не знаю точно. Многое...

- Ты не на базаре. Говорить с другом надо просто и честно. "Многое" - это значит совсем мало. Сначала приди к тому, что ты хочешь узнать, а уж потом узнавай.

Иван подумал с минуту. Потом улыбнулся и попросил:

- Мне бы сначала очень хотелось выучить арабскую азбуку. Но Садек не умеет писать. Старик спросил:

- У тебя есть с собой перо и кагаз [бумага (араб.)]?

- Нет.

- Хорошо. Подожди меня. Я тебе покажу основу. Остальное изучай с Садеком. У него острый глаз и хороший ум. Мы его в этот раз не возьмем с собой слишком труден будет путь.

Вернувшись, он протянул Ивану листок желтой бумаги и тоненькое гусиное перо, тщательно заточенное, со следами красной туши.

- Пиши. Алиф - первая буква нашей азбуки. Она одна и для таджиков, и для персов, и для афганцев. Потому что эта первая буква - арабская буква.

...Иван ушел из кочевья утром. Прощаясь, старик сказал ему:

- Мы умеем помнить то, что следует помнить. Отныне каждый наш караван, который будет идти в Оренбург, станет разбивать кочевье около Орска. Это мы будем делать для тебя. Приходи и учись, узнавай то, что хочешь узнать. И помни: сначала надо смотреть, а потом уже узнавать. Если тебе скажут, что Бухара - город сказок, не верь этому, хотя Бухара действительно город сказок. Сначала убедись, в этом, увидав, а потом реши, так это или не так... Ну, прощай! Мы должны идти в Оренбург.

Когда караван тронулся в путь, в сердце у Виткевича что-то оборвалось. Много дней после этого дня он ходил задумчивый, тихий.

...В Орск пришла весна. 8

Иван вышел из крепостных ворот. Часовые дремали, опершись о стволы ружей. Степь лежала тихая, словно женщина, утомленная лаской любимого. Играючи, пробегали тушканчики, размахивая своими веселыми, ставленными "в ружье" хвостиками с клоунскими помпончиками на кончиках. Свистели сурки - здесь необычно жирные, раскормленные, оттого что хлеба вокруг крепости убирались нерегулярно, а чаще всего и вовсе не убирались.

"И-ю-ю-юф", - просвистел сурок и замолчал, ожидая ответа подруги.

"Фю-ю-ю-и-и", - ответила та и, поперхнувшись смехом, замолчала.

"Весна", - подумал Иван ласково. Он забрался на холм, с которого виднелись подслеповатые огоньки Орска, сел на большой камень, обхватил колени руками.

"Вон за теми холмами, - думал Иван, - лежит пустыня, великая, сильная. Она всемогуща, и никто с ней никогда не справится. Она начинается сразу, наверное. Сразу подминает под себя побеги травы и мягкие корни деревьев. А что за ней? Что за этой пустыней? Что прячут пески? Радость или горе?"

Много раз в сердце Ивана входило великое желание, холодом трогало мозг: уйти туда, увидеть, что сокрыто песками. Он часто вспоминал длинные караваны, проходившие мимо Орска к Оренбургу, вспоминал хриплые крики караван-баши, лихую посадку наездников в жестких седлах, глаза купцов, сощуренные великим лукавством и мудростью. За тысячи верст шли они, ставя на карту не только благополучие одно. Жизнь ставили на карту. И вдруг Иван почувствовал острую зависть к ним, к этим людям - подвижникам страстного поиска, мужественным разведчикам неведомых песчаных троп.

Купец, торгаш, казалось бы, а сколько видит на пути своем! Как много постигает! Сколь многое переоценивает заново! Для него пустыня тоже начинается сразу, и он уходит в неведомое, простившись с привычным.

"За песком, за пустыней, что начинается сразу, - думал Иван, покусывая горький стебелек полыни, - за тем песком - жизнь, о которой я лишь слыхивал от маменьки, читавшей мне сказки перед сном. За тем песком - жизнь яркая, словно халаты купцов восточных, острая, как специи, привозимые ими".

Степь, озаренная белым светом луны, казалась неживой.

"Бежав туда, - думал Иван, - я теряю многое. Но за всякой потерей следует наполнение. За горем - радость. И дай бог наш всемогущий мужества сердцу, чтобы дерзнуть на познание радости неизведанного".

Подул ветер. Степь ожила. Высокие травы заговорили все сразу, радуясь прохладе, принесенной с севера. Глава третья 1

"Итак, решено. В побег. Я уйду через пески, через Азию - в Польшу. А может быть, в Россию, к тем, кто помнит декабрь. Не знаю куда, но только на борьбу. Через час меня не будет в крепости, которой я отдал три года жизни, где я познал дружбу Бестужева и любовь Садека. Сейчас я сожгу все свои дневники, и никто никогда не узнает, что я пережил за эти годы. Никто и никогда. И никто не узнает, что я сбежал. Никто, кроме Яновского, который помогал мне и сейчас помогает. Прощай, Орск..."