Дипломатический агент

- Что-то я в Азии у вас развеселился, - сказал Пушкин, - тут ветры волею дышат. Здесь Россию с обратной стороны видно. Кому как, а мне она отсель милее, чем с фасадов невских. Я тут музыку во всем слышу... Скажите, Виткевич, - спросил он, помолчав, - а восточные сказки на наши похожи? В манере сказывать их, в сюжетах?

- Я могу рассказать некоторые, Александр Сергеевич. Если пожелаете...

Пушкин сразу же приготовился слушать. Закинул ногу на ногу, оперся подбородком на кулак, прищурив глаза.

- Я расскажу маленькие сказки, хикаяты, как их называют таджики, персы и афганцы.

- Это что, вроде наших пословиц? - спросил Пушкин.

- Не совсем. Вот послушайте. Пришел раз человек к писцу. "Напиши мне письмо", - попросил. "Не могу, - ответил писец, - у меня нога болит". - "Ты что ж, ногой пишешь?" - "Да нет! Но все, кому я пишу, требуют, чтобы я сам пришел и прочел, что написано".

Пушкин рассмеялся.

- Чудесно! Просто чудесно! Еще, пожалуйста.

- Сидел однажды поэт, бедный, как и все поэты, рядом с жирным богачом. Спросил богач поэта, желая унизить: "Скажи мне, что отделяет тебя от осла?" Поэт измерил расстояние между собою и богачом и ответил; "Совсем немного. Один аршин".

Пушкин вскочил со стула, захлопал в ладоши.

Виткевич рассказывал сказки часа два, не меньше.

- Скажите, - спросил Пушкин, вдоволь насмеявшись, - а стихи? Стихи у них так же интересны?

- Да. Если не больше.

- Прочитайте, прошу вас.

- Хорошо. Я прочту стихи афганского поэта Казем-хана.

Вы меня же толкали в костер,

Дав соперникам выжать меня,

И когда я вас вел на простор,

Вы хотели быть выше меня,

А когда я по вашей вине

Сам в огонь обратился в огне,

Мотыльками слетаясь ко мне,

Ненавидите вы же меня!

- Боже мой, какая прелесть, - сказал Пушкин.

- Еще два стихотворения Казема, - улыбнулся Иван, обрадовавшись тому, что Пушкин так заинтересовался афганскими поэтами.

О Шейста! Разве мудрость трудна?

Научись ты у солнца любить!

Цель одна и дорога одна

Все блужданья нам впору забыть.

И не льсти, о Шейста, никому,

Слава сердцу и слава уму,

Если учат они одному:

Научись ты у солнца любить!

Мудрецу не нужна мишура,

Не прельстился фольгой золотой!

Для невежды и кукла мудра,

И зовет он ее - Красотой.

Сколько горя глупец перенес,

Принимающий куклы всерьез!

А мудрец потому-то и рос

Не прельстился фольгой золотой.

Пушкин вытер слезы. Он долго молчал и качал головой, не открывая глаз.

- Это творения гения, Виткевич. Как же мало мы знаем! И как много есть такого, что мы должны знать! Спасибо вам, Виткевич. Теперь я буду вас всю жизнь помнить и волноваться за вас. Нет, не только за вас лично - за то чудесное дело, которому вы отдаете жизнь. Я хочу вам дать совет. Мне кажется, что ваше будущее - это будущее дипломата. Опасайтесь, Виткевич, опасайтесь! Вами будут расплачиваться, словно звонкой монетой: "Смотрите, какие мы! Как наши дипломаты Восток знают!" Но вспомните Грибоедова - правители умеют делать политическую игру кровью людской. Не это главное. Главное, чтобы человек не был подобен планете. По-гречески слово "планета" означает "бродяга". Человек творчества должен всего себя посвятить только одному делу. В творчестве планетой быть нельзя: светит, а не греет. Труд возвышает людей, служба портит. Чиновником в искусстве быть - почет малый...

- Александр Сергеевич, но мне не удастся изучать язык афганцев, узбеков и киргизов, если я не буду хотя бы внешне служить. Ведь не пустят меня на Восток просто так, для науки, литературы, истории...

Пушкин вздохнул. Развел руками и с горькой усмешкой переглянулся с Далем.

- Да, пожалуй, вы правы. Меня вот тоже никуда не пускают. Никак не пускают. По головке гладят да нежности словесные расточают... Ладно, будет об этом. Я вас хочу попросить как можно больше сказок и стихов собрать. Для меня, для "Современника". А потом подумаем - издадим альманах стихов и сказок народов восточных. Великолепно это может получиться! А сейчас почитайте-ка мне еще афганцев...

Виткевич провожал Пушкина к дому губернатора, Ночь была темная, безлунная. Уже около самого дома Пушкин резко остановился, потянул Виткевича за рукав и прошептал ему в ухо:

- А если новый Пугач объявится, вы с ним пойдете?

- Пошел бы, -ответил Иван твердо.

Пушкин сморщил лоб, сухо, отрывисто бросил:

- Прощайте, Виткевич.

Потом он сжал руку Ивана повыше локтя, хотел что-то сказать, но не сказал. Ушел. Растворился в ночи, как будто и не было его рядом. 9

Особенным уважением к Перовскому Иван проникся в тот день, когда, дежуря в приемной у губернатора, выполнил чисто техническую работу: написал под диктовку Василия Алексеевича обыкновенное письмо, вернее даже ответ на депешу от нижегородского военного губернатора Буторена. Перовский вскрыл пакет, молча прочитал письмо, чертыхнулся и передал Ивану лист бумаги.

- Прочти, Иван Викторыч.

Виткевич прочел:

"Господину Оренбургскому Военному Губернатору.