Не только в самодержавных или полусамодержавных странах до 1918 г. монархи считали, что они ближайшим образом связаны с дипломатией. Роль короля Эдуарда VII в международных делах значительно преувеличена, но все же он считал, что послы представляют его особу не только теоретически. До самых последних дней своей жизни он настаивал, чтобы с ним советовались по всем вопросам внешней политики, и нужно признать, что министры его царствования не возражали против этого. Он обладал большим опытом, знаниями и непревзойденным тактом. Он являлся, сам влиятельным послом, и его официальные посещения иностранных столиц, его разговоры с европейскими государственными деятелями на курортах оказывали, вне всякого сомнения, очень большое и в общем полезное влияние на ход переговоров. Было бы ошибочно предполагать, что Эдуард VII когда-либо действовал неконституционно и что его дипломатическая активность проявлялась, без ведома и одобрения ответственных министров.
Кроме того, внешняя политика (а вместе с ней и дипломатия) не могла в течение XIX века и первых 14 лет ХХ-го не чувствовать влияния так называемого «интернационала монархов». Коронованные особы поневоле создали своего рода франкмасонское-содружество. Несмотря на всю лояльность в отношении конституции, своих министров и подданных, монархов связывали друг с другом не только общность монархических принципов, но и то-чувство одиночества, которое являлось результатом их высокого ранга. Ряд монархов, как, например, королева Виктория или король датский Христиан IX, находился в близком родстве почти со всеми царствующими домами Европы. Королева Виктория обладала сильно развитыми родственными чувствами. Она управляла своей космополитической семьей при помощи частных писем, которые хотя и казались наивными и сентиментальными, но на самом деле были полны здравого смысла. Нет ни малейшего сомнения, что ее проповеди германской императрице[34]
и Александру II помешали Бисмарку объявить войну Франции в 1875 г. Во всей ее обширной корреспонденции можно встретить очень мало случаев неосторожности или вероломства по отношению к ее собственным министрам. Даже Гладстон, которого нельзя обвинить в пристрастии к Виктории, подтверждает ценность ее родственных связей.Он пишет:
«Личные и семейные связи с царствующими домами дают возможность в щекотливых вопросах сказать больше, деликатнее и в то же самое время более убедительно, чем это можно было бы сделать более официальным путем и при правительственной переписке».
И хотя влияние монархов долго сказывалось на практике и теории дипломатии, центр тяжести дипломатической машины, начиная с 1815 г., был перенесен из придворных сфер в министерские, и эта перемена оказала воздействие на постепенное изменение дипломатических методов.
Ясно, что для достижения реальных результатов в переговорах между двумя странами лицо, ведущее переговоры, должно представлять действительную, а не теоретическую высшую власть своей страны. Это правило обязательно во всякого рода переговорах. Представитель Мидленд-банка[35]
, посланный для переговоров о займе с компанией Морган[36], должен быть уверен не только в том, что его поддержат его директора, но что те, с которыми он ведет переговоры, пользуются полной поддержкой Моргана.Много катастроф в дипломатии было результатом того, что представители той или иной страны не имели полностью поддержки своей высшей власти. Правительства иногда меняются. Например, лицо, посланное для переговоров республиканской администрацией, может во время переговоров узнать, что республиканцев у власти сменили демократы, у которых оно может не пользоваться тем доверием, каким оно пользовалось у их предшественников. Подобным же образом власть, с представителями которой оно вело переговоры, в свою очередь может быть накануне поражения на выборах или в результате революции и, следовательно, не представлять действительную власть своей страны.