Дипломатия

Нельзя сказать, что дисциплина и преданность немецких дипломатов такие же, как у дипломатов других стран. Бисмарк первый ввел систему, при которой секретарями немецких посольств за границей назначались лично им выбранные агенты, задача которых была шпионить за послом. Эта система была возведена в искусство Фрицем фон Гольштейном, который за долгий срок своего влияния на Вильгельмштрассе опутал весь немецкий дипломатический аппарат сетью подозрений, зависти и интриг. Благодаря этому почти помешанному бюрократу высокие принципы и мудрые суждения старших немецких дипломатов так часто были бесполезны. И даже после исчезновения Гольштейна князь Лихновский жаловался, что его попытки предупредить свое правительство о вероятных результатах германской политики в 1914 г. были ослаблены другими секретными донесениями, посылавшимися в Берлин членами его же посольства.

Можно сказать, что немецким дипломатам никогда не давали возможности проявлять себя. Их умеренность толковалась в Берлине как слабость или робость; их благоразумные советы отбрасывались как негерманские; на их прямоту смотрели с подозрением. Неудивительно, что многие из лучших немецких дипломатов уходили в отставку с озлоблением и презрением.

VI

В течение последних 60 лет французская политика руководилась исключительно страхом перед ее восточным соседом и, таким образом, была более последовательна, чем политика любой другой великой державы. Глаза всех французских дипломатов устремлены на «голубую линию Вогез»[67], а вся их политика направлена на то, чтобы защитить себя от немецкой опасности. Эта постоянная озабоченность делала французскую политику связанной и негибкой.

Французская дипломатия должна была бы быть лучшей в мире. Она имеет долгую традицию, у нее были такие идеальные дипломаты, как оба Камбона, Жюссеран, Баррер и Вертело. Она обслуживается людьми с удивительным умом, большим опытом и огромным обаянием. Французы соединяют тонкость наблюдения с особым даром ясной убедительности. Они благородны и точны, но они нетерпимы. Средний француз так уверен в своем интеллектуальном превосходстве, так убежден в преимуществе своей культуры, что часто ему трудно скрыть свое раздражение варварами, населяющими другие страны. Это обижает.

Сосредоточение своего внимания на одной политической линии временами не дает французам возможности наблюдать за событиями, лежащими вне их ближайших интересов. Все дипломаты неизбежно должны прежде всего блюсти интересы своих собственных стран, но для французов интересы Франции настолько подавляют все остальное, что они многих явлений просто не видят. Кроме того, их страсть к логике, юридический склад их ума, их крайний реализм и недоверие к эмоциональности в политике не дают им возможности понять мотивы, чувства и часто мысли других наций. Их восхитительная интеллектуальная целостность дает им повод считать неискренними все путаные высказывания менее ясных умов, и они часто проявляют раздражение и высокомерие в то время, когда необходимо лишь быть немного более снисходительным. Таким образом случается, что французская дипломатия с ее замечательными возможностями и прекрасными идеалами оказывается безуспешной, а, кроме того, профессиональные политики не всегда предоставляют профессиональным дипломатам достаточную свободу действия.

Постоянство французской дипломатии резко противопоставляется подвижной дипломатии итальянцев. Итальянская система исходит из традиций итальянских государств эпохи Возрождения и не покоится на приемах честной торговли, или на политике силы, или на логике, выдвигающей определенные цели. Она более чем оппортунистична, она основана на беспрестанном маневрировании.

Цель внешней политики Италии состоит в том, чтобы путем переговоров приобрести большее значение, чем это соответствует ее собственным силам. Таким образом, итальянская система противоположна немецкой системе: вместо того чтобы основывать дипломатию на силе, она силу основывает на дипломатии. Она противоположна французской системе: вместо того чтобы стараться обеспечить постоянных союзников против постоянных врагов, она считает, что друзей и врагов можно легко переменить. Она противоположна английской системе, так как вместо солидных достижений она ищет лишь немедленной выгоды. Кроме того, ее понимание равновесия сил отличается от английской концепции. В Великобритании эта доктрина понимается как сопротивление любой стране, пытающейся господствовать в Европе; в Италии на нее смотрят, как на такое равновесие, при котором ее сила будет решающей.