Дипломатия

В итоге 8 января 1918 года Вильсон приступил к самостоятельным действиям. Исключительно красноречиво и с огромным подъемом он выступил с посланием на совместном заседании палат конгресса с изложением американских целей войны, представив их в виде «Четырнадцати пунктов», разделенных на две части. Восемь пунктов он назвал «обязательными» в том смысле, что они непременно «должны» быть выполнены. Сюда вошли открытая дипломатия, свобода мореплавания, всеобщее разоружение, устранение торговых барьеров, беспристрастное разрешение колониальных споров, воссоздание Бельгии, вывод войск с русской территории и в качестве венца творения учреждение Лиги Наций.

Остальные шесть пунктов, более конкретных, Вильсон представил, сопроводив заявлением, что их скорее «следует» достичь, чем они «должны» быть достигнуты. Речь идет в основном о том, что они, по его мнению, не являются абсолютно обязательными. Удивительно, но возврат Эльзаса и Лотарингии Франции попал в необязательную категорию, несмотря даже на то, что решимость возвратить этот регион питала французскую политику в течение полувека и повлекла за собой беспрецедентные жертвы в ходе войны. Среди прочих «желательных» целей были получение автономии для национальных меньшинств Австро-Венгерской и Оттоманской империй, пересмотр границ Италии, вывод иностранных войск с Балкан, интернационализация Дарданелл и создание независимой Польши с выходом к морю. Неужели Вильсон имел в виду, что по этим шести пунктам мог бы быть достигнут компромисс? Выход Польши к морю, а также пересмотр границ Италии было бы, разумеется, трудно увязать с принципом самоопределения, и по этой причине они с самого начала выпадали из моральной симметрии замысла Вильсона.

Вильсон заключил свое обращение призывом к Германии во имя примирения, в духе которого Америка подходила бы к строительству нового международного порядка, – подхода, исключающего исторически сложившиеся военные цели:

«Мы не собираемся отказывать ей в достижениях, ученых заслугах или мирной предприимчивости, сделавших ее деловую репутацию яркой и завидной. Мы не хотим наносить вред или ограничивать каким-либо образом ее законное влияние и мощь. Мы не собираемся противостоять ей ни силой оружия, ни враждебными торговыми ограничениями, если она готова сотрудничать с нами и другими миролюбивыми странами мира на основе договоренностей справедливости, законности и честности. Мы лишь хотим, чтобы она заняла равное место среди народов мира…»[307]

Еще никогда ранее столь революционные цели не выдвигались со столь небольшим количеством директивных указаний по вопросам их достижения. Мир, который представлял себе Вильсон, должен был бы базироваться не на силе, а на принципах; не на интересе, а на праве – как для победителя, так и для побежденного. Другими словами, происходил полнейший пересмотр исторического опыта и образа действий, свойственного великим державам. Символичным во всем этом был способ, каким Вильсон описывал свою роль и роль Америки в этой войне. Америка присоединилась, по словам Вильсона, с отвращением относившегося к слову «союзник», к «одной из сторон», как он предпочитал это называть, одной из самых свирепых войн за всю историю, и Вильсон действовал, словно он был главным посредником. Поскольку Вильсон, похоже, стремился сказать, что война ведется не ради воплощения в жизнь каких-то особых условий, но ради того, чтобы породить у Германии определенное отношение к сложившейся ситуации. Так что война велась ради трансформации, а не во имя геополитики.

В обращении, зачитанном в лондонской ратуше, Гилдхолле, 28 декабря 1918 года, уже после заключения перемирия, Вильсон недвусмысленно заклеймил принцип баланса сил, как лишенный стабильности и базирующийся на «ревнивой бдительности и антагонизме интересов»:

«Они [солдаты союзных стран] воевали, чтобы покончить со старым порядком и установить новый, причем центром и характеристикой этого старого порядка была одна нестабильная вещь, которую мы обычно называли «балансом сил», – такая вещь, в которой сам баланс определялся мечом, бросаемым то на одну, то на другую чашу весов. Баланс этот определялся нестабильным равновесием соперничающих интересов. …Люди, участвовавшие в этой войне, были людьми, принадлежавшими к свободным нациям, которые были исполнены решимости покончить с таким положением дел раз и навсегда»[308].