Дипломатия Франклина Рузвельта

Но обстоятельства торопили Рузвельта. Вечером 30 сентября генеральный секретарь французского министерства иностранных дел Алексис Леже имел беседу с послом Буллитом, о которой тот немедленно сообщил Рузвельту и Хэллу. "Дело проиграно - Франция одна... Британия не готова. Соединенные Штаты даже не изменили акта о нейтралитете. Демократии снова опоздали".

Леже, доверенное лицо Даладье, говорил о возможном принятии германских условий. Буллит пишет, что в течение нескольких дней он избегал контактов с Даладье, ибо, полагал он, как американский посол, он "не должен оказывать влияние на вопрос о принятии ужасного решения, перед которым сейчас стоит Франция".

При всей сложности ситуации напрашивается аналогия: США в конце сентября 1939 года вели себя по отношению к Франции так же, как последняя вела себя по отношению к Польше в начале месяца. И если французский министр Бонне избегал польского посла в ожидании вотума французских депутатов, то американский посол избегал Даладье в ожидании решения американского конгресса относительно нейтралитета. В обоих случаях прикрытием бездействия служили формальные предлоги.

"Странная война" на западном фронте была так противоположна ожидаемому ходу действия, что воображаемое развитие событий подавалось американскими дипломатами в Европе столь же часто, как и реальная оценка событий. Осенью 1939 года посол Буллит, подчеркивая трудность ориентации в европейской обстановке, писал: "Почти все может случиться. Никто не знает, что именно".

В атмосфере неясности и парализовавшего франко-английских союзников страха перед будущей инициативой вермахта, направления которой они не знали, Париж и Лондон с молчаливого одобрения Вашингтона пытались переманить на свою сторону итальянского диктатора. Каждое изменение в тоне дуче через дипломатические каналы поступало, часто в Париж, в Вашингтон, где, по-видимому, также считали, что позиция Италии является ключевой в расстановке сил в Европе. Немалое внимание в американских дипломатических контактах было уделено оценке нового франко-англо-турецкого пакта.

Семнадцатого октября 1939 года посол Буллит направил Рузвельту письмо с изложением франко-британского соглашения по поводу создания в США единого центра по закупке военных материалов, оборудования, самолетов, сырья, нефти, снаряжения и продуктов питания. Эти экономические соглашения не были результатом только симпатий к союзным державам. В письме от 10 ноября Хэлл передает

Буллиту выраженную Рузвельтом заинтересованность американского правительства в сделках обоюдного характера. Теперь закупки в США обусловливались экономическими уступками французов и англичан. Возникшие коммерческие затруднения перед лицом нацистской угрозы вызвали в Париже, по словам Буллита, "удивление и замешательство". "Я чувствую, однако, - пишет Буллит в ноябре 1939 года, - что в ближайшие примерно 12 месяцев Франция и Англия истощат свои ресурсы иностранной валюты... Значительная часть германского правительства полагает, что Германии не нужно наступать на западном фронте, потому что Франция и Англия потерпят финансовое поражение... В настоящее время невозможно утверждать, что немецкие расчеты неправильны".

"Сверхконфиденциально" Буллит сообщил, что, по его сведениям, совместная англо-французская продукция авиационной промышленности равняется приблизительно семи десятым немецкого производства.

Весьма пространный ответ Хэлла содержал мало утешительного для англо-французов. Вместо запрашиваемых 10 тысяч самолетов в ближайшее время, речь шла о половине этого количества в предстоящие двенадцать месяцев, а расписание быстрого роста продукции передвигалось на 1941 год. Следовало подготовить легальные возможности ускорить процесс помощи западным союзникам.

Закон, открывавший лазейку в актах 1937 года об эмбарго, был выдвинут сенатором Питменом 2 октября 1939 года. Не лишена интереса мотивировка этого "акта помощи демократиям": "Условия, в которых находятся промышленность и трудящиеся массы в стране, ныне являются столь тяжелыми, что дальнейшее ограничение нашему экспорту приведет к банкротству значительную часть нашей страны".

В поддержку отмены эмбарго выступило мощное лобби внутри и за пределами правительства. С чрезвычайной энергией против эмбарго ратовал ставший впоследствии военным министром Генри Стимсон. Президент подписал билль Питмена 4 ноября 1939 года, "открыв этим новую главу в историю "свертывания" американского нейтралитета".

Руки Рузвельта начали понемногу развязываться. Сенат одобрил пересмотр законов о нейтралитете 63 голосами против 30, а палата представителей проголосовала за этот пересмотр 243 голосами против 181. Растущее в США понимание того, что война не может не затронуть Америку и что страна призывается историей к более действенным инициативам в Европе и Азии, изменило мнение решающего числа конгрессменов.