Дипломатия Франклина Рузвельта

Миссия Гопкинса в Москву - один из самых волнующих эпизодов дипломатической истории второй мировой войны. Президент Рузвельт посредством этого визита хотел убедиться в том, выстоит ли СССР, какова настроенность его руководства, долго ли советско-германский фронт будет сдерживать основную силу вермахта. Если Гопкинс придет к выводу о ненадежности СССР как военной силы, ресурсы Америки следовало перенаправить в другие районы; если же Советский Союз предстанет боеспособной силой - ему открывалась дорога к ленд-лизу. Рузвельт снабдил Гопкинса письмом для Сталина: "Мистер Гопкинс находится в Москве по моей просьбе для бесед с Вами лично и с теми из официальных лиц, которых Вы назначите для решения жизненно важного вопроса о том, как мы можем наиболее целесообразным и эффективным способом предоставить помощь Соединенных Штатов вашей стране".

Итак, складывалась новая ситуация: Германия "увязала" в России, Япония - в Китае. Американские силы в этой обстановке, полагал Рузвельт, следовало сконцентрировать на подходах к Европе, для чего необходимо было укрепить связи с англичанами. Решая подобную задачу, он договорился о встрече с Черчиллем у берегов Канады (Ньюфаундленд). Официальной целью встречи в бухте Арджентия была "оценка значимости происходящего в мире, отражающем нацистскую агрессию".

В эти дни Рузвельт много говорил о незыблемых человеческих ценностях. В Арджентии им с Черчиллем предстояло обозначить цели войны - и все они касались самых высоких принципов. Случайно ли это? Разумеется, мир нуждался в более светлых перспективах, чем тирания Гитлера. Складывающаяся ситуация требовала решить конкретные проблемы союза между такими разными странами, как США, Великобритания и СССР, следовало обозначить историческую перспективу их союза, их послевоенные планы. Но как раз этого Рузвельт хотел избежать. Неясность в данном вопросе устраивала его более, чем четкое проведение разграничительных линий. Именно в июле 1941 года Рузвельт настаивает на том, чтобы Черчилль "не давал обязательств относительно послевоенных мирных решений в отношении территорий, населения и экономики". Улетающему в Лондон 11 июля 1941 года Гопкинсу было дано указание исключить из повестки дня будущей встречи президента с Черчиллем вопросы послевоенного экономического и территориального устройства.

Так обозначилась линия американской дипломатии, которой президент Рузвельт держался все насыщенные событиями военные годы: не обсуждать проблем грядущего с союзниками, не связывать себе руки обязательствами, полагаться на то, что гигантская мощь США автоматически станет основой послевоенного мирового порядка, а всякие предварительные договоренности способны лишь помешать.

Именно с этой идеей - будучи готовым обсуждать проблемы сегодняшнего дня, но отказываясь связывать себя обязательствами на послевоенное будущее - Рузвельт выехал на первую встречу с премьер-министром Черчиллем к берегам Ньюфаундленда. Названная Атлантической конференцией, она началась 9 августа 1941 года.

Нет сомнений в том, что Рузвельта волновала встреча с Черчиллем. Слава последнего как журналиста, политика и военного деятеля распространялась по всему миру с начала века, и ныне, будучи уже пятнадцать месяцев премьер-министром Англии, он мог затмить собой любого политика. Для такого эгоцентрика, как Рузвельт, это было бы суровым испытанием.

Как полагает американский историк Дж. Берне, у Черчилля, наследника великой дипломатической традиции, искусного в "черной магии" дипломатии, наблюдалось "фатальное непонимание значения огромных сил, порожденных революциями в России, Китае и других местах. В сравнении с Рузвельтом, его поле зрения было далеким, но узким; он видел взаимосвязь военной стратегии и послевоенного баланса сил в Европе, но он не мог представить себе подъем народных масс Азии и Африки. Как и Рузвельт, он был импровизатором в подходе к великой стратегии, но ему не хватало всеобъемлющих принципов, которые давали бы ему общее направление и фокус в отношении рутинных ежедневных решений Рузвельта. Черчилль действовал так, как он сам однажды восхищенно написал о Ллойд Джордже: "Он обозревал проблемы каждое утро глазами, не затемненными предвзятыми мнениями, прошлыми оценками, прежними разочарованиями и поражениями", и в присущем военному времени калейдоскопе меняющихся ценностей и потрясающих событий его стратегия проистекала скорее из интуиции и проницательности, чем от долговременных, заранее установленных целей".

Британский премьер-министр представлял трудности президента и постарался избежать отчуждения на эмоциональной основе. Наблюдая за Черчиллем, Г. Гопкинс заметил: "Можно было подумать, что его возносят к небесам для встречи с богом". Премьер взобрался на борт президентского крейсера "Огаста", он был готов еще и не то преодолеть, чтобы быть представленным президенту. Нетрудно предположить мотивы Черчилля: сейчас решалась судьба Британской империи, Англии как мировой державы, и Черчилль был способен на очень многое, чтобы получить помощь.