Дипломатия Франклина Рузвельта

В начале 1944 года, когда президента попросили высказаться о слухах, будто русские намерены овладеть контролем над всей Европой, он ответил: "Я лично не думаю, что это мнение имеет под собой основание. У них достаточно дел в самой России, чтобы многие годы заниматься внутренними проблемами, не беря на себя дополнительную головную боль".

Стратегия Рузвельта была построена на том, что союз военных лет останется крепкой основой взаимодействия и в мирных условиях, но для этого необходимо признание справедливости обеспокоенности Советского Союза проблемами своей безопасности. Никогда Рузвельт не обсуждал возможности противостояния Советскому Союзу силовыми методами. Он надеялся совместить интересы СССР с программой действий мировой организации, с международным сотрудничеством в ее рамках.

В той грандиозной схеме, к реализации которой Рузвельт приступил на финальной стадии войны, СССР признавался первостепенным партнером, но ограничиваемым с двух сторон: со стороны Центральной Европы и со стороны Восточной Азии. Одним из краеугольных камней этой схемы было противопоставление (по возможности, "дружественное") Советскому Союзу националистического Китая.

Рузвельт говорил англичанам: "В любом серьезном конфликте с Россией Китай, несомненно, будет стоять на нашей стороне".

При этом он надеялся в ответ на уступки Советскому Союзу в Восточной Европе получить от него уступки в китайском вопросе. Президент просил советское правительство признать гоминдановское руководство единственным политическим представителем страны, т. е. "свернуть" свои особые связи с Коммунистической партией Китая, контролировавшей значительную часть Северного Китая. Можно усомниться в том, были ли реалистичны пожелания Рузвельта, чтобы СССР отказался от своих союзников в соседней стране и положился на связи с правительством, которое было, откровенным (и одиозным) клиентом Соединенных Штатов. По существу, Рузвельт хотел, чтобы Москва помогла подчинить КПК гоминдану и при этом признала суверенность марионеточного правительства Чан Кайши.

Правда, уверенность Рузвельта иногда сменялась сомнениями. Так, он говорил, что если советское руководство не признает Чан Кайши, а тот не договорится с Мао Цзэдуном, то США не смогут "сдержать русских" на этом направлении. Но затем он вновь возвращался к мысли, что Китай неизбежно одновременно будет и ведущей силой в Азии (противостоящей Советскому Союзу) и останется независимым от Соединенных Штатов. Рузвельт (от такого вывода трудно уйти), безусловно, верил в неизбежность враждебности СССР и Китая и считал ее отвечающей американским интересам в Азии.

Рузвельт соглашался на мировой статус СССР, но прилагал значительные усилия для обладания рычагами воздействия на страну, выходившую из войны без его согласия второй мировой державой. Речь идет, прежде всего, об огромном экономическом потенциале США, об обладании атомным оружием, о наличии могущественных союзников, способных "ограничить" СССР с запада (Англия) и с востока (Китай). Одним из таких рычагов виделись президенту торговля и займы. Впервые о предоставлении Советскому Союзу займов и о расширении торговли с ним американцы заговорили в 1943 году. Рузвельт не мог не отметить, что в Москве это вызвало живейший интерес. Отныне американская сторона периодически поднимала данный вопрос либо тогда, когда отсутствие второго фронта ощущалось слишком остро, либо когда она нуждалась в солидарности СССР. Наилучшую характеристику данному инструменту американской дипломатии дал посол США в Москве А. Гарриман в марте 1944 года: экономическая помощь Советскому Союзу - это "одно из наиболее эффективных из имеющихся в нашем распоряжении средств для воздействия на политические события в Европе в желательном для нас направлении, средство предотвращения создания сферы влияния Советского Союза в Восточной Европе и на Балканах".

В конкретную плоскость вопрос об американском займе перешел в январе 1945 года. Советская сторона пожелала получить заем в 6 миллиардов долларов. Сейчас ясно, что Рузвельт оттягивал время ответа, он, очевидно, хотел, чтобы данная проблема находилась в "подвешенном" состоянии в период принятия главных решений о послевоенном устройстве мира. Рузвельт молча согласился с мнением государственного департамента, что на предстоящей в Ялте конференции самим поднимать вопрос о займе не следует, а в случае, если разговор заведет советская сторона, нужно постараться затянуть обсуждение. Как пишет американский историк Т. Патерсон, американская позиция заключалась в том, чтобы "держать Советы в состоянии вожделения и догадок с тем, чтобы они вели себя более примирительно в восточноевропейских вопросах". Собственно, и сам Рузвельт не скрывал своих планов. Вот что он говорил министру финансов Г. Моргентау: "Я думаю, очень важно, чтобы мы держались и не давали им никаких финансовых обещаний до тех пор, пока мы не получим всего, что нам нужно".