Дипломатия греха

— И впрямь, — кивнул я, — пусть стоит.

— Где мои деньги?! Где машина?! Где священник?

— Да, опять подтвердил я. — Где мои деньги? Где моя машина и мой священник?

Минут пять за линией оцепления шло совещание, затем милиционеры расступились, и на пустырь вышел отец Владимир. В руках он нёс небольшую спортивную сумку. Неторопливо он подошел ко мне и встал рядом.

— Как дела? — спросил он.

— Стою, сказал я.

— Угу… Политика или чокнутый?

— Мужика «до ручки» довели, он стакан принял и в террористы подался. Благо, туда без очереди и без взносов пускают…

— О чем вы там болтаете? — нервно спросили из автобуса. — И почему он такой здоровый?

— Почему ты такой здоровый? — строго спросил я иерея.

Он виновато пожал плечами.

— Это не священник! — заявили из автобуса. — Это мент переодетый!

— Да священник это, сказал я. — Просто откормлен очень…

— Взорву!..

— Да взрывай ты! — рассердился я. Как ребенок малый, право слово! Не нравится этот, давай другого приведем. Только они все там такие упитанные. Да и какая тебе разница? Он тебе деньги передаст, а не бороться с тобой будет. У тебя оружие, граната, ты контролируешь ситуацию.

— Ладно, пусть подойдет к окну и передаст сумку, — согласился террорист.

— Посмотри, как там обстоят дела, шепнул я иерею. Там дети. Наши придурки начнут с ним в свои игры играть, а с ним надо по-простому, он…

— Быстрее! — поторопили из автобуса.

— С Богом, — сказал Разумовский и направился к автобусу.

Мне оставалось только стоять и наблюдать, как он подходит к открытому окну автобуса и передает сумку с деньгами. Чуть повернув голову, я заметил, как на крыше ближайшего дома солнечный луч отразился в оптическом прицеле снайпера, и нахмурился. Когда я вновь перевел взгляд на автобус, Разумовский и мужчина о чем-то разговаривали. Начальство за оцеплением застыло, выжидая. Прошло еще минут десять, после чего дверь автобуса неожиданно отворилась и иерей, уверенно вошел вовнутрь. И снова потекли томительные минуты ожидания. Прикурив новую сигарету, я пристальнее вгляделся в зашторенные окна автобуса и сделал к нему один осторожный шаг. Ничего не произошло. Тогда я сделал еще один шаг. И вновь не последовало предупреждающего оклика. Тогда я рискнул. Пригибаясь, бросился к закрытым дверям автобуса и, присев на корточки справа от них, прислушался. Из салона до меня доносились приглушенные голоса.

— …противно, но как переклинило меня, — тихо бубнил человек, говоривший со мной несколько минут назад. — Да еще дети… Но я испугался: если б мне кто воспротивился, я мог и взорвать. А дети… Они просто перепугались. Я же не собирался никого убивать… Совсем не собирался.

— Ты и при желании никого бы не убил, — услышал я голос Разумовского. — Гранату тебе «липовую» подсунули, без взрывателя.

— А это?

— Имитация, — пояснил иерей. — Но тебе, Петя, надо лечиться. У тебя с нервами неладно. Этот нервный срыв первый сигнал. Оно и понятно: нервы, психозы… Но дальше запускать нельзя. Беда может быть…

— Вот ты — хороший человек, батюшка, все понимаешь… Но я боюсь. Убьют они меня. Как только выйду, так и убьют.

— Не бойся, не убьют. Я выйду вместе с тобой. Выйдем и все решим. Тебя обследуют, вылечат.

— Я здоров, просто я думал…

Я постучал костяшками пальцев в дверь и тихо попросил:

— Мужики, вы меня извините, что прерываю, но я буквально на минутку… Вы уже все решили?

— Да, ответил мне иерей. — Все в порядке, не беспокойся. Через пару минут мы выйдем.

— Тогда вот что… Я сейчас сматываюсь, а то Никитин меня живьем съест за эту самодеятельность. Да и эти, из управления… Андрей, ты, когда все тут закончишь, прямиком домой иди, хорошо? Я тебя там подожду, отсижусь, пока начальство не остынет.

— Хорошо, — отозвался Разумовский. — Так вот, Петя…

Я пробрался вдоль стены общежития и, проскочив оцепление, смешался с толпой зевак. Не успел я отойти и на сто метров, как позади меня послышались приветственные крики. Я оглянулся. Подоспевшие журналисты без остановки нажимали на спуски своих фотоаппаратов, ловя в объектив выбегавших из распахнувшихся дверей автобуса детей. Когда последний ребенок оказался за чертой сузившегося круга оцепления, на порог шагнул сияющий улыбкой Разумовский и помахал журналистам рукой. Над толпой взметнулся новый рев восторга и аплодисментов.

Я укоризненно покачал головой, засунул руки в карманы и побрел прочь.

— Совсем замучили, — пожаловался мне запыхавшийся Разумовский, открывая дверь своей квартиры. — Проходи, я сейчас дух переведу и кофе приготовлю. Интервью, протоколы, протоколы, интервью… Брр!..

— Судя по тому, как ты сиял голливудской улыбкой возле автобуса, сложно сказать, что ты был против интервью, фотографий и прочей журналистской мишуры.

— Это нужно не мне, — гордо сказал иерей. — Это нужно церкви. Престиж. Да и рейтинг популярности поднимет.

— Церковь и рейтинг, покачал я головой. — О, двадцатый век, двадцатый век… Соседство противоположностей.

— Ничего здесь противоположного нет… Но мы не об этом. Ты вовремя смылся: начальство рвало и метало. Достанется тебе на орехи!