Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России

В эти годы по всей России были созданы Славянские комитеты, которые занимались сбором средств для борьбы братьев-славян, оказания помощи беженцам, больным и раненым. В их работе активно участвовали такие выдающиеся русские деятели как И.С. Аксаков, Ф.М. Достоевский, Н.Ф и Д.Ф Самарины, С.М. Третьяков, С.М. Степняк-Кравчинский и др.[139]

В 1878–1883 гг. А.С. Ионин был министром-резидентом в Черногории и фактически управлял страной. За содействие освободительной борьбе балканских народов против турецкого владычества он был награжден черногорским орденом. На Балканах Ионин обрел и семейное счастье, женившись на представительнице аристократического черногорского рода Негушей. Современники отмечали красоту, ум, открытый и веселый нрав Марины Павловны. Как вспоминал известный писатель-славянофил и общественный деятель К.Ф. Головин, «стоило ей улыбнуться, да пристально взглянуть на собеседника – и мороз пробегал по спине»[140]. (От этого брака в 1880 г. родился сын Борис, который с 1902 г. служил в конвое Его Императорского Величества, затем работал в российских консульствах в Бухаресте, Белграде, Гааге, Париже, Лондоне и Вашингтоне. В 1925 г. оказался в эмиграции во Франции, работал шофером такси, и там следы его затерялись).

М.П. Ионина

Несмотря на радикальный панславизм Ионина, он довольно успешно продвигался по карьерной лестнице, в отличие от своего младшего брата Владимира Семеновича (1838–1886), который вначале шел по стопам А.С. Ионина. Он также окончил курс в Лазаревском институте, учебное отделение восточных языков при Азиатском Департаменте МИДа. Служил в Константинополе, в Мостаре, Белграде, в 1867 г. был назначен секретарем консульства в Рагузе. Но Владимир настолько явно и открыто пропагандировал идею освобождения славян, что у него возник конфликт с начальством, приведший к увольнению со службы в 1869 г. В документах указывалось, что «страстность, порывистость в вопросах, касавшихся славян, которую он всегда выказывал, не соответствовала тогдашним политическим обстоятельствам и не вязалась с его официальным положением»[141].

После кратковременной службы в министерстве финансов Владимир одним из первых в 1875 г. уехал добровольцем на Балканы, стал председателем болгарского революционного комитета в Бухаресте, затем перенес свою деятельность в Боснию и в 1877 г. был избран председателем боснийского народного временного правительства. Однако вскоре на здание правительства напали враги, и, спасаясь от них, он спрыгнул с верхнего этажа, сломал ногу, но сумел скрыться, избежав смерти. После череды военных приключений вернулся в Петербург, где продолжал всячески поддерживать босняков и герцеговинцев вплоть до своей смерти от паралича сердца на 48-м году жизни. Как указывалось в некрологах, «если он и ошибался, то во всяком случае действовал всегда с полнейшею искренностью и имел в виду только интересы славян, как он их понимал»[142].

Таким же, «в высшей степени порядочным и хорошим человеком»[143] был и Александр Семенович. Его сослуживец по Министерству иностранных дел Г.А. де Воллан, который во время событий на Балканах активно сотрудничал с петербургским Славянским комитетом (а позже, в 1906–1910 гг. стал российским послом в Мексике), познакомился с Иониным, когда тот был генеральным консулом в Рагузе. Он отмечал своеобразную внешность Ионина: «Наружность его была необыкновенная, – на шее торчала как бы мертвая голова, обтянутая, конечно, кожею. Но при разговоре с ним вы забывали о его наружности и находились под обаянием интересной личности»[144].

Де Воллан пишет, что «около государя было два течения»[145], и многие карьеристы сделали ставку на поражение славянских восстаний и писали в этом духе свои донесения. Один из них, некий Шатохин, «карьерист до мозга костей», считал (как и проавстрийское руководство МИДа), что «восстание вот-вот закончится катастрофой» и, «вероятно, думал про себя (относительно честного Ионина – Н.П.), глуп ты, братец, ты не пойдешь далеко»[146]. Он дезавуировал объективные сведения Ионина, и «зная настроение министерства, телеграфировал, что сербы трусы, что турки победят»[147].

Даже известному славянофилу Е.П. Новикову (послу России в Австро-Венгрии в 1870–1874 гг., а затем в годы войны чрезвычайному и полномочному послу в Османской империи – Н.И.), сообщая о начале войны, этот «молчалин» конца XIX века высказал фразу: «Сербы будут побиты, но так им и надо, по крайней мере, они успокоятся». И государь, которому ложились на стол эти документы, на полях делал пометы: «Странно, что это противоречит донесениям Ионина»[148]. Однако честная и благородная позиция Ионина в данном (весьма редком) случае одержала верх над Шатохиным, который, «несмотря на свой оппортунизм так и не сделал карьеры»[149]. Когда, пишет Де Воллан, «государю императору Александру II доложили, что восстание торжествует, он сказал: их успех меня радует»[150].