Латинской Америке суждено было стать ареной длительного соперничества двух англосаксонских держав. Донесения дипломатических агентов, направленных Вашингтоном в испанскую Америку, полны бесконечными сетованиями по поводу активного проникновения английских товаров в страны континента и роста политического влияния Англии. США в то время было трудно тягаться в экономическом и военном отношении с «владычицей морей» Великобританией. В первой половине 20-х годов объем английского экспорта в Южную Америку в четыре-пять раз превышал аналогичные показатели США. По мнению сторонников активной внешней политики США, в таких условиях следовало взять реванш на дипломатическом поприще в этой части мира и опередить Англию и другие державы в официальном признании независимости латиноамериканских стран.
Администрация Адамса — Монро не торопилась, однако, с принятием решения. Она проводила зондаж позиций Англии и Франции, направляла к южным соседям неофициальных дипломатических агентов для ознакомления с положением на местах, передавала в Конгресс поступавшие от агентов доклады о ходе войны за независимость в испанской Америке и т. д. Адамс в своих мемуарах объяснял такую политику не отсутствием желания помочь южным соседям, а необходимостью убедиться в прочности положения новых правительств, возникших в этой части мира. В ежегодном послании о положении в стране, направленном Конгрессу в конце 1821 года, президент Монро уделил войне за независимость в испанской Америке всего несколько строк. Он сообщил о значительных успехах патриотов и выразил надежду на скорое окончание войны. Правительство США видит свою задачу в том, заявил Монро, чтобы путем «дружественных советов» помочь Мадриду заключить мир со своими бывшими колониями.[274]
Выжидательная позиция Белого дома в немалой степени была обусловлена также остротой внутриполитической борьбы в США между промышленным Севером и рабовладельческим Югом. Позднее противоречия между ними привели к гражданской войне. Представители рабовладельческих штатов яростно сопротивлялись признанию молодых независимых государств Латинской Америки, где предоставляли свободу рабам-неграм.
Затяжные дебаты по этой проблеме происходили в Конгрессе США. Председатель палаты представителей Генри Клей и его последователи не жалели красноречия, доказывая необходимость нормализации политических отношений с южными соседями. Такая акция, говорил Клей, адресуя свои слова противникам давно назревшего шага в Конгрессе США и за его пределами, откроет для американского бизнеса новый перспективный рынок и обеспечит ему пальму первенства в эксплуатации огромных природных богатств этого региона. Таким образом, заключил он свою известную речь в конгрессе в марте 1818 года, «признание независимости испанской Америки является делом первостепенной важности».[275]
Конгрессмены горячо аплодировали Клею, но голосовали против его предложений. Так, первое предложение Клея о выделении средств на содержание американского посольства в Буэнос-Айресе было отклонено 115 голосами против 45. Только когда португальский королевский двор первым встал на путь признания латиноамериканских стран и дальнейшая затяжка в этом вопросе могла обернуться против интересов США, американский Конгресс 4 мая 1822 г. принял решение ассигновать 100 тыс. долл. для финансирования дипломатических представительств в независимых государствах Американского континента, что рассматривалось как официальное заявление о признании тех латино-американских стран, которые способны эффективно осуществлять свой суверенитет.[276] Практическая реализация этого решения затянулась на ряд лет.Государственный секретарь Адамс, заняв после Монро пост президента и отслужив свой срок, удалился от дел и последние годы жизни посвятил писанию мемуаров. В его многотомном сочинении содержатся интереснейшие свидетельства участника событий того времени. Есть там и описание торжественной процедуры возведения Белым домом дипломатического эмиссара Боливара в ранг официально признанного поверенного в делах Колумбии. Это описание выдержано в умильно-пасторальных тонах. По словам Адамса, Мануэль Торрес был так стар и болен, что еле держался на ногах и не мог без посторонней помощи передвигаться. Тем не менее он прибыл 17 июня 1822 г. в Белый дом и был представлен президенту Монро, усадившему его рядом с собою. Если верить Адамсу, Торрес говорил об историческом значении дипломатического признания республики Колумбия великой северной демократией. Монро, в свою очередь, выразил пожелания процветания Колумбии и так растрогал своим добрым отношением Торреса, что последний разрыдался от счастья.[277]
В воспоминаниях государственных деятелей на склоне лет многое видится в розовом свете.