Дипломатия Волков

Имогена оставалась недвижной и спокойной, и Ри мог только догадываться, чего стоил ей подобный самоконтроль. Она не принадлежала к людям, умеющим скрывать свои чувства. Он ожидал, зная, что она не отпустит его, не сказав последнего слова... ожидал еще и потому, что уважал свою мать, хотя не мог сказать, что любил ее. Он был обязан выказать ей то почтение, которое она заслужила своим высшим по сравнению с ним положением – и как его мать, и как предводительница Волков. Он ждал, и она позволила ему ждать.

Наконец она произнесла:

– Итак, ты все-таки решил уехать?

– Да, решил.

– И ты, вне сомнения, возьмешь с собою друзей.

Он вновь солгал ей – невзирая на уважение, невзирая на заслуженный ею почет, невзирая на собственное стремление быть честным. Одна ложь подстегивала другую.

– Мои друзья погибли в бою у Дома Галвеев. Я отправлюсь в одиночестве.

На ее жестком лице не отразилось никаких чувств.

– Они погибли, выполняя свой долг перед Семейством. Их семьи сохранили свое достоинство. А ты...

Опять воцарилось молчание.

Ри стоял, ощущая напряжение в плечах. Он сделал все что мог для своих лейтенантов; они сами пожелали вместе с ним преследовать его наваждение. Позор его не ляжет на них; месть его матери не коснется их семей. Однако, если все наказание за неповиновение и измену падет на одни лишь его плечи, оно будет еще тяжелее.

Имогена закашлялась, прочистила горло.

– Что касается тебя... Если ты уедешь, не возвращайся. Сабиры отразят натиск любой ничтожной армии Увечных – если девчонке удастся собрать ее – и без твоей помощи. Уехав, ты станешь барзанном,и вся Семья и ее союзники повернутся против тебя. Имя твое будет удалено из Списка Рожденных, и ты перестанешь быть Сабиром. Далее, я прокляну тебя и выйду с моим проклятием в круг; все проклянут тебя: ты станешь живым покойником... мы сокрушим твой дух, отнимем у тебя жизнь, но труп твой не будет знать упокоения. В этом, сын мой, я тебе клянусь: если ты не останешься и не займешь подобающее тебе почетное место в этой Семье, ты перестанешь существовать.

На подобное он не рассчитывал. Худшего нельзя было и вообразить. Стать барзанномозначало быть извергнутым из рода людского. Он предполагал, что она отречется от него... и в известной степени был готов к этому. Однако оказаться лишенным права на существование в любой части Иберы – быть, по сути дела, объявленным желанным объектом для всякого убийцы, грабителя и искателя трофеев, – и все потому, что он не склонился перед ее волей... Мысль эта ошеломляла. Он попытался представить себя меченым. Предметом охоты. Или бегущим за пределы Иберы, чтобы никогда не вернуться назад.

Насколько ему было известно, ни одна мать в истории Иберы никогда не объявляла своего сына барзанном.Подобное проклятие необратимо. После того как слово это будет произнесено вслух, он станет живым мертвецом – пока его не захватят и не убьют. А потом – если Имогена завершит последнюю часть своего проклятия – живым трупом.

Ри закрыл глаза, и девушка вновь появилась перед его мысленным взором. Он уже ощущал соленую пыль на губах, вдыхал морской воздух.

Обращенное к небу лицо его согревало вечернее солнце, и палуба покачивалась под ногами. Прислушавшись, он мог уловить ее сочный голос, хотя и не различал слов, которые она произносила. И теперь она удалялась от него с каждым новым вздохом, и тело его сгорало, жаждая ее. Ум его рвался к ней.

Но... барзанн.

Прежде он считал себя храбрым и неудержимым.

Я ошибался, понял Ри.

– Я останусь, – пообещал он Имогене, – и сделаю то, что ты велишь.

Корабль уже стоял в гавани, друзья ожидали, были погружены припасы. Теперь судно не выйдет в море; но если это все-таки произойдет, корабль отплывет без него.

Глава 20

Капитанская каюта, небольшая и удобная, была изысканно украшена, обставлена мебелью из редких и экзотических пород дерева, инкрустированной костью и полудрагоценными камнями, и задрапирована тончайшими шелками. Всюду поблескивало золото: небольшой идол – кот с глазами из драгоценных камней – гнул спину в углу письменного стола; с крючка из эбенового дерева на тяжелой, плотно сплетенной цепи свисал медальон; три перстня с печатками выглядывали из приоткрытой шкатулки. Бесконечные знаки процветания и успеха бросались в глаза, однако говорили много меньше, чем ряд книг, опрятно выстроившихся над постелью на полке: «Две сотни сказок Калины» в роскошном переплете покоились возле перевода «Философий и Медитаций» Уурпаталя; тут же выстроились жизнеописания Брейлера, Минон Драклес, Гахлена и Шотокара.

Окинув комнату опытным взглядом, Кейт сделала некоторые выводы; они наверняка встревожили бы капитана, если б тот мог догадаться о ее открытии. Она заключила, что он родом не из простой семьи... быть может, даже принадлежит к Семейству; что перед нею бунтарь – хорошо образованный враг привилегированного мира, к которому принадлежит по праву рождения; что он тщеславен и честолюбив и за отсутствием праведных занятий не гнушается иногда и пиратства.