Дипломатия

Объявление Германией неограниченной подводной войны и потопление ею «Лузитании» стали непосредственной причиной вступления Америки в войну. Но Вильсон обосновывал вступление Америки в войну не частными обидами. Национальные интересы не играли роли. Нарушение нейтралитета Бельгии и проблемы равновесия сил не имели к этому никакого отношения. Война скорее велась на моральных основаниях, и непосредственной целью было установление нового и более справедливого международного порядка. «Это страшная вещь, — рассуждал Вильсон, произнося речь, где он запрашивал согласия на объявление войны, — направить великий, миролюбивый народ на войну, на самую ужасную и разрушительную из всех войн, когда на чаше весов находится сама цивилизация. Но справедливость драгоценнее мира, и мы будем бороться за то, что всегда находилось у нас в сердце: за демократию, за право тех, кто подчиняется силе, иметь свой голос в собственных правительствах, за права и свободы малых наций, за всеобщее господство права благодаря совместным действиям свободных народов, которые принесут мир и безопасность всем нациям и сделают наконец свободным весь мир»[43].

В войне, ведущейся на подобных принципах, компромиссов быть не может. Единственной достойной целью является тотальная победа. Рузвельт наверняка выразил бы американские цели войны в политических и стратегических терминах; Вильсон, подчеркивая американскую незаинтересованность, определял американские цели войны, пользуясь исключительно моральными категориями. С точки зрения Вильсона, война явилась не результатом столкновения национальных интересов, лишенных всяких внутренних ограничений, но возникла вследствие неспровоцированного покушения Германии на международный порядок. А конкретно, истинным виновником войны был лично германский император, а отнюдь не германская нация. Настаивая на объявлении войны, Вильсон утверждал:

«У нас нет предмета спора с германским народом. К нему мы испытываем лишь чувства приязни и дружбы. Не он подтолкнул свое правительство к вступлению в войну. Не с ним предварительно советовались, и не он ее заранее одобрил. Эта война была предопределена так же, как предопределялись войны в печальные дни прошлого, когда народы держались в неведении своими правителями, принимавшими решение самостоятельно, когда войны провоцировались и развязывались в интересах династий»[44].

Хотя Вильгельм II уже давно рассматривался как заряженная пушка на европейской сцене, ни один из государственных деятелей Европы никогда не призывал к его свержению или смене династий как к шагу, имеющему ключевое значение для мира в Европе. Но, коль скоро был поставлен вопрос о внутреннем устройстве Германии, война уже не могла окончиться уравновешивающим конфликтные интересы компромиссом, который был достигнут Рузвельтом в отношениях между Японией и Россией десятью годами ранее. 22 января 1917 года, перед самым вступлением Америки в войну, Вильсон провозгласил своей целью «мир без победы»[45]. Но когда Америка уже вступила в войну, то, что предлагал Вильсон, было, по существу, миром, которого можно было достичь лишь посредством тотальной победы.

Заявление Вильсона вскоре стало общим местом. Даже столь многоопытная личность, как Герберт Гувер, вздумал описывать германский правящий класс как испорченный от природы, питающийся «жизненной силой других народов»[46]. Настроения того времени довольно точно выразил Джейкоб Шерман, президент Корнеллского университета, который видел эту войну как схватку между «Царствием небесным» и «Царством Гуннляндия, олицетворением силы и страха»[47].

И все же свержение определенной династии не смогло бы само по себе привести к тому, на что намекала вильсоновская риторика. Призывая к объявлению войны, Вильсон простирал свои моральные требования на весь мир; не только Германию, но и все другие нации следовало подготовить к восприятию демократии без всяких помех, ибо после установления мира потребуется «партнерство демократических наций»[48]. В другой своей речи Вильсон зашел еще дальше, заявляя, что силы Соединенных Штатов атрофируются, если Америка не распространит свободу на весь земной шар.

«Мы создали эту нацию, чтобы сделать людей свободными, и мы, с точки зрения концепции и целей, не ограничиваемся Америкой, и теперь мы сделаем людей свободными. А если мы этого не сделаем, то слава Америки улетучится, а вся ее мощь испарится»[49].